– Безумная! – закричали разом все четверо стражей, но было уже поздно. Врата рушились, складывались, рассыпались многоцветной пылью, оседали, обращаясь в ничто.

Оставалась только золотая тропа, блистающая, ничуть не потревоженная.

Четвёрка переглянулась, опустила посохи.

– Не стоит смеяться над валькирией Асгарда. – Голос Райны срывался. – Не стоит грозить ей безднами. Она пройдёт всё равно.

– Глупая, – мрачно и безнадёжно сказал стражник. – Ты не готова. Меч ничего не значит…

– Это я уже слышала. – Райна едва удержалась, чтобы не показать разодетым бородачам язык. – Прощайте, друзья! Обратно нас пойдёт уже куда больше.

– Если на то будет воля Престола. – Стражи в упор смотрели на Райну. – Но ты только что открыла врата великим бедствиям в тех мирах и ойкуменах, что почитаешь своими.

– С бедствиями мы разберёмся сами. – Райну подхватила волна небывалого, обжигающего счастья. Она прошла! Прошла! А всё остальное значения уже не имеет.

– Что ж, разбирайтесь. Но не вини в этом Престол, – откликнулись стражи. Словно отбыв свой срок, сейчас они исчезали сами, таяли, растворяясь в пустоте. – Хитрость и ловкость не значат готовность. Ни очи твои, ни разум не готовы ни узреть, ни осознать лежащее впереди. Ты недостойна, и потому погибнешь. Нам жаль тебя, ты смела и красива.

– Поберегите слова. Не тратьте даром.

Валькирия пожала плечами. И, взяв меч наперевес, двинулась по золотой тропе дальше, к маячившим вдалеке исполинским ветвям Мирового Древа.

Как она станет возвращаться, она пока что не думала.

* * *

И Фенрир, и Ястир медленно отступали – к нему, О́дину, – не в силах сдержать напор и живых, и мёртвых врагов. Меч Яргохора взлетал над серыми волнами всё реже, и даже неукротимый сын Локи пятился – огрызался, расшвыривал врагов, но всё же отступал.

Райна тоже сражалась с кем‑то, там, в своём собственном мире, и, судя по перекошенному лицу, обильно льющемуся поту и содрогающимся плечам, там тоже кипело горячее дело.

Старый Хрофт исподлобья оглядел поле битвы. Сейчас, ещё немного, ещё самую малость…

Как там оставшийся позади чародей Скьёльд? Уже доложил своей родне обо всём случившемся, а эта родня поставила в известность их покровителей?

Во всяком случае, Отец Дружин, сейчас – твой главный бой, главнее даже, чем Боргильдово Поле. Тогда ты не знал, с чем имеешь дело, против кого или чего выходишь; на сей раз ты всё знаешь точно.

И вот от того, правильно ли ты всё рассчитал, сумел ли ты сравняться в искусстве составления планов с самим Познавшим Тьму – ну, с небольшой поправкой, твои планы должны всё‑таки работать, – от этого зависит много, много больше, чем просто посмертная судьба асов, больше, чем возрождение Асгарда.

Фенрир в очередной раз стряхнул вцепившихся ему в бока и передние лапы тварей, взгляд его на миг скрестился со взглядом О́дина.

Бессмертный волк завыл, и в этом вое на сей раз слышалось отчаяние.

Пора.

Лёд страха таял, пламя ярости, предвкушение боя поглощало Отца Богов, но, в отличие от Боргильдовой Битвы, он не дал воли никакому чувству.

– Принимаю вашу помощь, – проговорил он вполголоса, не сомневаясь, что его услышат.

Время таяло, подобно льду под солнечным лучом, пятились Фенрир и Яргохор и… ничего не происходило.

Где‑то очень далеко – и одновременно где‑то рядом, за складкой реальности, запели знакомые рога. Ученики – или, вернее, подмастерья великого Хедина. Они торопятся, они спешат…

– Вы опоздали, хранители уходящего! – выкрикнул Старый Хрофт, потрясая клинком, и альвийская сталь полыхнула излюбленным её творцами фиолетовым.

Едва ли воины Познавшего Тьму услыхали его, они, быть может, даже могли его видеть, но, подобно рыбе в пруду, глядящей вверх, на небо, не могли пересечь границу, отделявшую домен Демогоргона от всего остального.