Поскольку философия должна заниматься ясным объяснением того, что Шопенгауэр называет «опытом в целом», то даже этого одного, без учета других соображений, достаточно для того, чтобы отличить его от обычных эмпирических наук – если отрицать ее претензии на то, что она является априорной наукой, к которым ее зачастую приравнивают.

Эмпирические науки, в основе которых лежат наблюдения, связаны с открытиями, ограниченными определенными пределами, которые можно обозначить. Далее очевидно, что новые открытия, которые делаются в пределах определенных областей, предполагают постоянный пересмотр, исправление и переоценку старых теорий, а также предвосхищают появление новых. Философия, в отличие от них, никак не зависит от результатов, полученных в различных областях исследования; она не является ни «доказательной», ни «ошибочной» в том смысле, в котором мы можем говорить об эмпирических гипотезах.

Однако из вышесказанного не следует делать вывод, что философское объяснение мира обязательно должно быть «пустым» или «бессмысленным», что не существует способа его разумного подтверждения или опровержения как соответствующего или не соответствующего нашему опыту.

Шопенгауэр сравнивает такое объяснение с расшифровкой «криптограмм», доказывая, что подобно тому, как толкование чего-либо написанного знаками, в определенном смысле, подтверждается «согласованием и связностью, охватывающими все знаки данного письма, размещенные в соответствии с этим толкованием, также и «расшифровка мира» удостоверяется согласованностью различных феноменов мира, рассогласованных вне нее» (том II).

Такое толкование должно «доказывать себя посредством себя самого», причем такое доказательство будет «признаком подлинности», то есть это толкование должно, так сказать, «оказываться истинным» (там же). Как полагал Шопенгауэр, именно такое толкование он представил в своей теории, «предметом и источником» которой являются не частные ощущения и опыт, а «целиком вся сумма всех ощущений и опыта» и которая в качестве основных понятий использует представления, уже имеющие определенное значение в рамках той тотальности, которая предлагает решение «загадки мира» так, что если кто-либо поймет ее, то он сразу признает ее истинной.

В свете вышесказанного очевидно, что существование феноменов в целом имеет внутреннее значение, которое возможно определить, в суть которого возможно проникнуть и которое выражается во всем многообразии его проявлений. Но, несмотря на то что Шопенгауэр настаивал на том, что его систему никоим образом нельзя сравнивать с научными гипотезами, в своих более поздних работах (ВП, главы 1–3) он говорит, что все, что он написал ранее, может найти косвенное «подтверждение» в том, что некоторые современные исследователи эмпирических наук, в частности занимающиеся объяснением функций и развития живых организмов, применяют способы рассмотрения и представления природных явлений, удивительно близкие к тем, которые предложены в его системе. Тем не менее, он подчеркивает, что метафизики, следующие предложенным путем, ни в коем случае не должны ожидать, что они смогут найти ответ на любой поставленный ими вопрос, связанный с универсальным характером и окончательным объяснением реальности. Сфера деятельности философа ограничена миром и нашим опытом мира. Если кто-либо стремится прояснить то, что выходит за пределы этого, то он спрашивает о том, что нельзя ни помыслить, ни понять – «нечто такое, что человеческий разум абсолютно не способен представить и понять» (том II).

Из этого следует, что любой философ, который берет на себя смелость найти такое решение и который утверждает, что он знает универсальное основание или единственную основу происхождения вещей, ссылаясь на то, что лежит «за пределами мира», а следовательно, за пределами всякого возможного опыта, апеллируя к таким понятиям, как «Абсолют», или к подобным ему мистическим выражениям, не может быть воспринят всерьез. Он просто обманывает нас.