Стволы XVI в. – это не просто материальные памятники. При изучении каждого экспоната мы находимся на стыках таких дисциплин и наук, как палеография и эпиграфика, геральдика и титуловедение, мифология и искусствоведение. Наконец, главное – сама история артиллерии относится к военной истории, и каждый ствол – это некое отражение политики, развития военного дела и военной промышленности. По словам известного оружиеведа Л.К. Маковской, «каждый памятник материальной культуры несет в себе черты идеологического плана – политические, эстетические, индивидуально психологические»[15]. Здесь можно согласиться с Лиллой Константиновной, что отлитые из бронзы пушки, как особый вид художественного творчества человека, в исторической науке не получили должного признания – до сих пор они не включены в сферу исследования декоративно-прикладного искусства.

Документы XV–XVI вв. погибли в пожарах, но сохранившиеся экспонаты позволяют в какой-то мере «воскресить» кое-какие материалы безвозвратно утраченного массива документации. По крайней мере историк может судить не только о размерах и месте изготовления того или иного бронзового изделия, но и мысленно воссоздать все этапы литейного производства – от государева указа об отливке до принятия специальной комиссией орудия в эксплуатацию. Сохранившийся «архив из меди» – уникальный вид источника, но, к сожалению, недостаточно привлекающий внимание историков. К примеру, исследование барельефных и чеканных надписей на стволах может существенно прояснить вопрос об эволюции титулатуры русских государей, ибо артиллерия в XV–XVI вв. всегда занимала одно из главных государственных дел. Отливку самых больших и изящных орудий как важнейшее событие отмечали даже летописи[16].

Отдельно следует отметить литовские, польские и шведские документы, перечислявшие «московитскую артиллерию». Таковыми являются, например, переписка властей Ревеля 1570 и 1577 гг., переписка Бойе с рижскими властями о транспортировке захваченных под Венденом орудий 1578 г., «Полоцкая ревизия» 1580 г. (составленная в захваченном Полоцке), опись Виленского цейхгауза 1602 г. и другие документы. Из их содержания мы можем установить имена нескольких ранее неизвестных орудий, таких как три пищали с одним и тем же именем «Монах» (например: «Dzialo moskiewskie Mnich nadpsowany, do niego jest kul 1980, kula wazy funt 8»), 16-фунтовая пищаль «Сокол», «Лев», «Левик» («Lwowe dziecie dzialo»), а также множество «moskiewskich folkunow», «serpentinow» и «sriednich falkanetow».

Но европейский нарратив, к сожалению, если и упоминает русские орудия, то без каких-либо конкретных подробностей.

Следует отметить и очень важный иконографический источник, который незаслуженно обойден вниманием отечественных историков. В 1702–1708 гг. шведский художник Я.Ф. Телотт (Фелотт, Jacob Philip Thelott, 1682–1750) по поручению короля зарисовал орудия, захваченные у русских в боях 1700–1706 гг.[17]. К началу XVIII в. шведских арсеналах скопилось достаточно большое число русских орудий, захваченных в войнах XVI–XVII вв. По указанию короля Карла XII в апреле 1705 г. было принято решение о том, что вся артиллерия, захваченная в качестве трофеев шведской армией, должна быть зафиксирована на бумаге, прежде чем должна быть отправлена на переплавку. Приказ короля был выполнен художником Якобом-Филиппом Телоттом и его сестрой Анной-Марией. Благодаря их кропотливой работе историки-оружиеведы теперь имеют возможность реконструировать внешний облик орудий, воссоздать их параметры, подробно изучить декор и надписи.