Выставки, позирование, богатеи от искусства, показы, светские вечеринки – всем этим была наполнена жизнь Алены. Иногда она уставала, но небольшая передышка возвращала все на свои места.

А еще она отличилась тягой к хорошим спиртным напиткам, Armani, Lagerfeld, Louboutin, джазу и черно-белому кино. Ну а наркотики…Наркотики для Алены были как секс без обязательств, как регулярные встречи с бывшим любовником. Только страсть, никаких чувств и обязательств.

Еще один глоточек быстро остывающего кофе. Девушка задумалась. Все утро ей не давала покоя та картина, которая сейчас стояла в коридоре, прислоненная к стене. Странный и неожиданный подарок. Что-то в этой картине было не так. Вроде бы самый обычный закат, переливающийся всеми оттенками красного. Но если приглядеться, то через эту нарочитую топорность пробивалось какое-то свое откровение.

Создавалось такое впечатление, что закат был нанесен поверх другой, более старой и ценной картины. У Алены даже проскочила мысль – а не поскоблить ли верхний слой? Можно попробовать, но потом, когда картина окончательно надоест. А пока пусть она просто задает атмосферу, служит еще одним небольшим атрибутом, который лишний раз подчеркивает необычность интерьера. И правда, в просторной «сталинке» было множество любопытных вещиц.

Сквозь приоткрытую балконную дверь донесся протяжный звук звонка. Алена встрепенулась, откинув от себя морок размышлений. Открыть, не открыть, открыть, не открыть, открыть? – воображаемая ромашка склонилась к тому, что стоит впустить раннего визитера. Девушка, потуже затянув на осиной талии халат, вышла с балкона.

Чашечка осталась стоять на ограждении, но практически сразу покачнулась, побалансировала на грани, после чего устремилась вниз, на встречу с мостовой…

Позвольте вас спросить как художник

художника – вы рисовать умеете?

О. Бендер

Разговоры о прекрасном продолжались третий час. Беседа проходила практически в теплой дружеской обстановке.

– Отпустите меня, пожалуйста, – заскулило вжавшееся в угол существо, которое еще несколько часов назад как павлин распускало перья и хорохорилось своей гениальностью.

– Нет, – в очередной раз ответил я, делая качественный глоток из пивной банки, кажется, уже третьей по счету. Или четвертой – не суть.

Еще на выставке мне дико захотелось пива, просто до дрожи, но приходилось терпеть. И вот сейчас я отрывался по полной программе, наслаждаясь тем, как пенистая прохлада скатывалась по горлу и исчезала где-то в лабиринте моего организма.

– Что я вам такого сделал? – Тоша все больше и больше напоминал нашкодившего ребенка, который ждал неотвратимого наказания, но при этом судорожно пытавшийся понять, за что именно сейчас ему влетит.

Пиво попало не в то горло, заставив меня закашляться.

– И ты еще спрашиваешь, что такого мне сделал? Ты убил во мне веру в прекрасное, чистое, светлое! И сделал это безжалостно, с особым цинизмом. Кирзовыми сапогами своего скудоумия, которое ты маскировал особым взглядом на обычные вещи, ты прошелся по струнам моей нежной организации души. И делал ты это в сговоре, что только усугубляет твою вину. С теми, с которыми ты находишь язык, с которыми ты живешь по принципу – кукушка хвалит петуха, а петух хвалит кукушку.

В глазах художника читался немой вопрос, который он побоялся озвучить.

– Это нормально – срать в банки, а потом выставлять на всеобщее обозрение? – я тут же напомнил про одну эксплозию, которую Бордо устроил в компании с такими же, как и он сам творцами.

– Я художник, я же так вижу, – попытался оправдаться пленник, – это была такая концепция…