Он начал искать компромат на Шкормееву. И это ему удалось! Бывшая приятельница судьи, которую Шкормеева жестоко обманула (пообещав «отмазать» ее родственника от ответственности за большие деньги, Хабалка и деньги взяла, и не «отмазала»), рассказала о ней кое-что весьма занимательное. По словам экс-подруги, особа, корчившая из себя ярую моралистку, уже довольно давно сожительствовала со своим собственным сыном. Из-за чего, скорее всего, тот и стал циничным подонком – насильником.

Тем же днем Гуров задержал мажора на вполне законном основании: формально будучи под домашним арестом, тот преспокойно мотался со своими приятелями по всевозможным злачным местам, нюхая «коку» и кобелируя с валютными красотками – благо мамочкиных денег было в избытке. О столь милых его сердцу групповушках на время пришлось позабыть – запретила мама (еще не время расслабляться!).

Когда мажора Шкормеева задержал здоровенный опер и проводил в свою машину, тот, будучи уверенным во всемогуществе мамы-судьи, лишь глумливо посмеивался над «ментом». Но смех закончился, когда они приехали в СИЗО. Это задержанного напрягло не на шутку. А опер, в сопровождении сотрудника следственного изолятора, как бы ненароком провел Шкормеева-младшего вдоль ряда камер, остановившись подле одной из них. Он заглянул в камеру, после чего предложил заглянуть и мажору. Тот увиденным был явно впечатлен. А то! Грубые, гогочущие, густо татуированные мужики произвели на него весьма гнетущее впечатление. Проводив мажора в кабинет для проведения дознания, Гуров поинтересовался, не желает ли «гражданин Шкормеев» оказаться среди обитателей той камеры, заранее проинформированных о причинах его задержания. Тот, разумеется, попасть туда не желал никоим образом.

Задав мажору несколько вопросов по его последней «групповухе», опер предложил Шкормееву рассказать и о своих не вполне пристойных отношениях с собственной мамочкой. Ошарашенный и морально смятый юнец попытался уйти от ответа. Но напоминание о камере СИЗО с татуированными дядями, охочими до нетрадиционных интимных отношений, убедило его в обратном. И он рассказал, что впервые его сожительство с мамулей произошло, когда ему было всего двенадцать лет. Ко дню рождения она купила ему новый импортный велосипед, и они его «обмыли», изрядно выпив вина, после чего она повела его в свою спальню.

Вспоминая утром о том, что было минувшей ночью, Шкормеев пребывал в растерянности и угнетенном состоянии. Но… Очень скоро к этому привык, внутренне сделав для себя вывод: все женщины – похотливые сучки, которые хотят только одного. И если какая-то из них говорит о том, что «этого» ей не хочется, то на самом деле она всего лишь притворяется, внутренне желая быть «оприходованной». Поэтому уже лет в шестнадцать он решился на свой первый «подвиг», совершив насилие над девочкой из соседнего дома. Ее отец был готов его убить, но вовремя вмешалась мамочка. Матери потерпевшей она сумела всучить «отступные», припугнув, что если та не утихомирится, то с ее дочкой еще и не то может произойти. А отца потерпевшей вечером очень крепко избили двое неизвестных отморозков, после чего он долго лежал в больнице.

Шкормеева это лишний раз убедило: все продается и покупается, а его мамуля – надежная гарантия его безопасности. Потом он подружился с двумя нормальными (по его понятиям) пацанами, с которыми стал устраивать уже групповое насилие. Трое подонков, творя беспредел, всячески маскировались и благодаря этому всякий раз уходили от ответа. Тем более что за их спиной была надежная защита.