Крот. Так и надо этому надзирателю тюремному. И что должна внушить сия история?

Томский. Да то, насколько бессильным может оказаться всесильный, как кажется, человек, – причем бессильным именно там, где он, как кажется, всесилен. Он думает, что можно щелкнуть пальцами и сказать: «Да будет так». Щелкает, а на выходе – пшик. Поверьте, каждый человек во власти временами чувствует себя таким вот совершенно бессильно-щелкающим пальцами Дисциплом.

Крот. Что ж, поверю. А какой все-таки главный властный кайф?

Томский. Непосредственное влияние на судьбы окружающих людей, конечно. Ты видишь человека и понимаешь, что можешь поднять его на олимп, а можешь в порошок стереть. Эта мысль согревала и согревает всех тиранов.

Крот. Но вы-то не тиран, надеюсь?

Томский. И я надеюсь. Но и для меня самое важное – вторжение в судьбы людей. Поэтому больше всего я люблю… звонить по телефону.

Крот. Звонить по телефону?

Томский. Да.

Крот. Странный поворот. Власть и телефон. Как одно связано с другим?

Томский. Напрямую. Понимаете… как бы получше объяснить… Я думаю, в мире очень много людей, ждущих звонка, который мог бы изменить, даже коренным образом изменить их жизнь. И вот они ждут, ждут и очень часто так ничего и не дожидаются. Конечно, я имею в виду не пассивное ожидание, нет – я имею в виду тех, кто… в общем тех, кто заслуживает, чтобы им позвонили, но им никто не звонит. А так как меня в первую очередь интересуют творческие люди, то, соответственно, главная радость для меня – найти творческого человека, позвонить ему и сказать, что он – настоящий Художник, что мы его заметили, что он – наш. В общем, я бы хотел, чтобы каждый автор, ждущий звонка, этого звонка дождался. А сам я тогда выступаю в роли этакого волшебника, исполняющего желания, джинна из телефона. В этом и состоит для меня главная властная радость. Для этого мне и нужна власть.

Крот. Звучит красиво. Звонить и раздаривать миллионы.

Томский. Да не в миллионах же дело!

Крот. И в миллионах тоже.

Томский. Нет, не в миллионах. Вы, я вижу, так и не поняли ничего.

Крот. Кое-что понял. И, если я вас правильно понял, а вы и сами это только что сказали, свою основную задачу вы видите в том, чтобы помочь творческому человеку?

Томский. Все верно.

Крот. А нуждается ли творческий человек в помощи?

Томский. В каком смысле?

Крот. Я имею в виду вот что: не пытаетесь ли вы искусственно облегчить путь творческого человека, создавая для него тепличные условия и, тем самым, скорее нанося ему вред, чем принося пользу?

Томский. Художник, в общем, должен быть голодным.

Крот. Так часто говорят – причем и сами художники.

Томский. Просто вы отталкиваетесь от тезиса, что «талант всегда пробьет себе дорогу», а я исхожу из того, что мир враждебен творческому началу – и продолжает оказывать сверхнегативное влияние на творчество и в том случае, если талант все же пробивает себе дорогу. А если не пробивает? Тогда вы вообще ничего о нем не узнаете.

Крот. Это обычная житейская ситуация. Кто-то пробивается, кто-то – нет. Это во всех сферах жизни так.

Томский. Наверное, но сфера творчества имеет свою специфику. Это в бизнесе человек априори должен быть «пробивным», а в искусстве – совсем не обязательно. В искусстве избыток пробивной силы скорее вредит, а даже и полное отсутствие пробивной силы еще мало что говорит о таланте человека – как в плюс, так и в минус.

Крот. Все это понятно, но я немного о другом. Я хочу сказать, что жизнь должна проехаться катком по любому человеку, проверить его на прочность, так сказать. Практичный он или непрактичный – все равно. Каждый человек должен пройти испытание жизнью, и испытание это суровое, – а вы пытаетесь его облегчить. Искусственно облегчить.