В смутном 1991 году в уездном городе стал работать еврейский культурный центр «Сохнут». Мы там играли иногда. Вспоминаю эти вечера с нежностью. Особенно когда вечером под самопальную дискотеку я пригласил на медленный танец девушку, которая мне давно нравилась. От нее пахло тортом, сигаретами и водкой. И какой-то ангел выключил в учебном классе свет. Было около 11 вечера, я позволил себе пару решительных действий в ее сторону и получил одобрение в форме моей ладони на ее груди. И в тот миг, когда я решился стать персонажем эротических боевиков Тинто Брасса, какой-то шутник-антиангел зажег свет. Нереальный облом. Скрипач тоже бился в постэротическом разочаровании. Лучше всего нас принимали на празднике Пурим. Самый веселый праздник иудеев. Мы стали как бы еврейским home band. Та девушка стала иногда видеться со мной, но она встречалась с постоянным парнем, а мне перепадало внимание в дни их размолвок.

Остатки сладки. Эти дни были как награда за верность мечтам.

Я на юрфаке быстро осваивался и стал наводить мосты в профкоме универа. Это был способ попасть на выступления на «Студенческие весны». Редкой глубины там работают женщины. Утонуть можно. Это были просто фантастические дни. Апрель. До сессии месяц. И вкупе с весной это давало столько идей и желаний! Тогда уже я научился договариваться о наших концертах. Обычно использовались два приема: для девушек и женщин – грубая лесть и подарки, для мужчин – уверения в том, что они – часть новых восходящих звезд, и легкая пьянка в развитие отношений с феерическими психоделическими тостами.

Мощное сексуальное потрясение случилось с дуэтом «Антропос» весной 1992 года. В Доме Союзов мы выступали в качестве музыкального номера на «Студенческой весне» химико-биологического факультета. Почему нас взяли играть на эту весну, мне до сих пор непонятно…

Когда в кино почешешь ухо, кажется, что все слышат, так, кажется, громко, так же как если в длинном соло неправильно сыграешь пару нот из ста, и думаешь: все заметили, но только ты это знаешь, и стоит заразиться на эту тему – не сможешь играть спокойно. Мой барабанщик из-за микроошибок на концертах хочет иногда уйти из музыки. Я его очень уважаю и жалею. Маниакально-депрессивный педантизм. Мать ети. Мой принцип: делай свое дело хорошо и не заморачивайся на чужое мнение. Ибо!

В универе есть тонкое различие девушек по факультетам, и критерием выступает их толерантность по отношению к мужским домогательствам. Вкратце градация такая:

Юрфак – скорее нет, чем да;

Филологи – тонкие развратные души, нужно попроще с ними;

РГФ (иностранные языки) – типа элита, на самом деле без парней сходят с ума. Нужен алкоголь;

Экономистки – надо договариваться, но позитивные;

Педагоги – добрая душа, но могут привыкнуть;

Спортсмены – будь как они!

Историки – любят интеллект. И рестораны;

Химико-биологический – царство порока и похоти. Они ближе всего к мужчинам. Химия!

Вот на этом самом факультете мы играем. Дом Союзов. Огромная сцена. Полный зал. У нас в программе наш хит «Дорога в никуда». Длинная и сложная инструментальная тема, которую мы на двух акустиках играем в черных костюмах и с неподвижными эпическими лицами. Я соло, он ритм. Все темы минорные, отчуждение, непонимание – все в духе раннего треша 1980-х годов. Выходить нам в середине спектакля. Стоим в гримерке, ждем. Жарко. Никого не знаем, озираемся, выпили пива для храбрости на голодный желудок. Входят две девушки и, глядя на нас как на мебель, начинают переодеваться. Они были так хороши, что у нас и язык наружу, пульс на 180, пот по спине и стояк на 120 градусов. У меня тонкие брюки были тогда, как шелковые. Одна из них заметила мой немигающий сверлящий ее фигуру взгляд. Она мне мигнула, и я пропал. На два часа. Как мы играли – не помню. Моя страсть обрушилась на струны – нам хлопали. Денег мало с собой было, что я мог ей предложить кроме своей сутулой фигуры и песен? Я нашел ее через неделю, сбивчиво объяснил, что мне нужно. Она погрустнела и пошла ко мне в гости. Бабушкина квартира была почему-то свободна. Я напился. Она тоже. Над моими шутками она не смеялась, музыки не любила, английского не знала, меня не слышала на концертах. Она была как луна, а я как собака. Делать было нечего, она призналась, что я ей по душе, но она выходит замуж. Как же так? Зачем? Она невесело смеялась и дышала мне жарким дымом в лицо, я хотел провалиться в ее губы. Она оставила мне домашний телефон, по которому никто не отвечал почти полгода. Таня. Я разучил песню группы «