– Я старый. Лифт у нас не работает, так что на улицу я выхожу редко. В основном я целые дни сижу здесь и читаю книги. Вчера было так же, я сидел на диване и читал. Окно было открыто. Во дворе у нас шуметь некому, так что мне никто никогда не мешает. Но вчера я услышал на улице какой-то звук, как будто кто-то бегал и голосил. Я отложил книгу и пошёл посмотреть. И увидел, как по детской площадке бегала голая страусиха. С огромным пузом. Всё это время она громко всхлипывала. Какое-то время она носилась так взад-вперёд и глядела по сторонам. А потом она неожиданно посмотрела на дом судьи и уставилась на окно его кабинета. Я тоже туда посмотрел и увидел судью, который сидел у себя за столом. Окно у него всегда было открыто. Страусиха увидела его и сразу замолчала. Потом поглядела на песочницу, подошла к ней, повернулась на судью, потом на песочницу, потом опять на судью. Потом она шагнула чуть в сторону и стала лицом прямо напротив его окна. Потом повернулась ко мне и засунула голову в песок. Страусиха стояла в такой позе секунд тридцать, я даже уже хотел отойти от окна, но потом раздался выстрел, и я увидел, как яйцо из страусихи прилетело прямо в голову судьи, и он рухнул ею на стол. Потом страусиха вынула голову из песка, поглядела на окно и убежала.

Мы с Бородькой, охуевшие от услышанного, стояли, раскрыв рты. Я повернулся к окну и взглянул на песочницу. Она располагалась прямо напротив двух окон и где-то в десяти метрах от кабинета судьи. Я обернулся и обратился к Глухарёву:

– Вы что, смеётесь?

– Нет, не смеюсь, – спокойным голосом ответил свидетель. Единственное, чем он шевелил за всё время нашего присутствия, были шея, глаза и клюв.

Я посмотрел на Бородьку, на плакат и снова на глухаря.

– Вы ведь в курсе, что врать – это грех?

– Ну да.

– А зачем тогда вы нам врёте?

– Я не вру, и вообще, какое мне дело до того, что это грех?

– Как! Вы же верующий!

– С чего вы взяли?

– С того, что у вас на стене висит фотография Месси Львова!

– Где?

– Да вот же! – сказал я, указывая на портрет.

– Это Лазарус Серый, вообще-то, – недоумённо произнёс свидетель.

Я подошёл к портрету и принялся подробно его рассматривать.

– А, ну да, – проговорил я, отворачиваясь от него.

– Волка ото льва отличить не может, – удивлённо и спокойно сказал Глухарёв.

– Ну, просто мне показалось, что он здесь без гривы и… – оправдывался я, возвращаясь к окну.

– У вас все такие полицейские в участке? – спросил Глухарёв Козлова.

– Нет, он один такой.

– Ну ладно, ладно! Всё, забыли! Нам что, говорить больше не о чем? – выпалил я и обратился к диванному сидельцу: – То есть вы говорите, что не врёте нам?

– Нет.

– И вы действительно видели на детской площадке страусиху?

– Да.

– И то, как она выстрелила в судью?

– Да.

– Яйцом?

– Да.

– И как яйцо это убило судью?

– Да.

– Скажите, у вас хорошее зрение?

– Ну уж лучше вашего.

Поняв, что Глухарёв обыгрывает меня со счётом 1:0, мне в голову пришла одна деталь, которой я собрался разрушить все его показания и забить тем самым гол на чужом поле.[1]

– Тут что-то не сходится, – начал я свою контратаку, – вы сказали нам, что, когда страусиха засунула голову в песок, вы хотели уже уйти, но потом «раздался выстрел», – сказал я, внимательно следя за реакцией свидетеля, но, ничего не обнаружив, обратился к Бородьке: – А ведь никто из свидетелей не слышал никакого выстрела, да, Козлов?

– Да, – подтвердил он.

– А значит…

– Я бы не сказал, что «раздался выстрел», – перебил меня Глухарёв, – это так, метафора. На самом деле звук был похож на… чпок! – спокойно произнёс он, чпокнув клювом.

2:0.

– Скажите, а зачем страусихе нужно было убивать судью? – не сдавался я.