Мы этот урок запомнили надолго, кто-то дослужился до майора, а кто-то и до генерала, а вот кличка, как нам показалось тогда, у него была забавная – «Карьерист».
Итак, Новый год. У офицеров нет никаких сомнений, как, каким образом его провести, никаких новшеств – все по-старому, несмотря на Перестройку, расползающуюся по стране и по всей Европе.
Но что же делать с детьми – с офицерскими детьми, с этими заложниками обстоятельств, с детьми, отрезанными от всего мира, в лесу со своими родителями? Родителей не выбирают.
Эти дети чувствуют себя намного уютнее среди вооруженных солдат в бескрайних лесах и степях, чем среди красочно одетой и праздно прогуливающейся публики где-нибудь на Арбате.
Эти дети ждут настоящего праздника, ждут Деда Мороза, ждут Снегурочку, ждут Настоящего Волшебства.
И вот он наступил, долгожданный 1986 год…
1 января, я, лейтенант в наряде, дежурный по части (первые 2 года после училища все праздники мои – неписанный закон армии – «дедовщина по-офицерски») и не делаю из этого большой трагедии.
9.30 утра, дивизион в «постоянной» готовности, не на боевом дежурстве, техника вся опечатана, бойцы – кто у телевизора, кто в спорт-кубрике тягает железо, а кто просто курит на крылечке возле казармы – другими словами, для невоенных и не служивших, как на картине Айвазовского «Штиль» (если есть такая) – все при деле.
Через 30 минут у меня отбой, я всю ночь бодрствовал, как и положено дежурному по части с моим сроком выслуги, и сейчас нахожусь в сладостном предвкушении этого события. (С 10.00 до 14.00 согласно распорядка дня, у дежурного по части отдых, т.е. сон).
Вдруг распахнулась дверь и в казарму ворвались клубы морозного воздуха и пять женщин, жен офицеров, непривычно для нашей обстановки наряженных и торжественно взволнованных.
Увидев меня, зевающего возле дежурки, они «клином» стали приближаться ко мне и, перебивая друг друга загалдели:
– Ой, как хорошо, что ты здесь!
– Старшину уже подняли, он сейчас придет!
– Пусть приходит, мне-то что, – равнодушно ответил я.
– Мы сейчас будем проводить праздник для детей.
– Новый год ведь, ты что, забыл?
– Ничего я не забыл, проводите, я в наряде, мне все равно, – и я демонстративно зевнул.
Вперед шагнула жена командира и тоном, не терпящим никаких возражений, отчеканила:
– Для тебя наряд временно отменяется, будешь у нас Дедом Морозом!
Я вдруг понял, что событие, которого я ждал всю ночь, отважно борясь со сном, находится на грани срыва и бросился в атаку за свои законные 4 часа отдыха.
Приплел боевое дежурство, вспомнил училищный плакат «ПВО – надежный щит неба Родины».
Но все мои доводы оказались неубедительными, когда в клубящемся морозном воздухе выросла объемная фигура старшины дивизиона.
СПРАВКА.
СТАРШИНА ДИВИЗИОНА.
(звание, рост, возраст, комплекция, национальность, идейные убеждения, смысл жизни) —
старший прапорщик, средний, неопределенный от 30 до 45 лет, упитан, хохол, «хочу чтобы было», «хочу, чтобы было много». Энергичный, румяный, постоянно в движении, в глазах блеск от пылающего внутри огня, руки постоянно заняты ношей, всегда в легком подпитии, голос слышен за три километра.
Сейчас старшина представлял собой страшное зрелище. Совершенно потухший взгляд (видимо огонь внутри потух или его залили), серого цвета лицо, как будто его подняли не из постели, а прямо из могилы для съемок фильма «Зловещие мертвецы».
Без обычного шумного приветствия, со множеством подковырок, он еле слышно простонал:
– Неси шинель.
И, с трудом переставляя ноги, поплелся к себе в каптерку.
Пока женщины провожали взглядами «мертвое тело» старшины, я понял: -битва мною проиграна. Если уж они «труп» старшины из постели достали и заставили его ходить, что уж говорить о моем сне.