– Если хочешь спать, поднимись на чердак, крепко прижми к себе солому и спи… – с едкой усмешкой сказала Сара, сев на кровать. – Может быть, нальешь нам вина, молодой человек?..

Армен встрепенулся и, встретив коварно-испытующий взгляд Сары, смутился. Наполняя бокалы, он пролил каплю на скатерть, и вино, похожее на кровь, тут же впиталось в белую ткань. Это невольно напомнило Армену то, что произошло с ним в лесном селе…

– Ешь, я знаю, что ты голоден, – с неожиданной нежностью сказала Сара и, не ожидая ответа, сама накинулась на еду.

Армен взял кусочек хлеба с сыром и стал медленно жевать, глядя на движения Сары, в которых была какая-то лихорадочная поспешность.

Пока они ужинали, Армен рассказал ей о затерянном в лесу селе, об убитом малыше, о старушке на обочине дороги, продававшей пирожки, похожие на шарики из теста. При этом он искусно обошел происшедший с ним случай. Сара слушала, опустив голову и ни разу на него не взглянув.

– Гм, интересно… – вытирая губы, безразличным тоном сказала она, и лицо ее чуточку омрачилось. – Выпьем за наше знакомство… – Она подняла свой бокал и придвинулась ближе к нему; от этого движения подол ее платья чуть приподнялся, обнажив полные соблазнительные бедра.

Вино было густое и терпкое. Из чувства самолюбия Армен выпил до дна и ощутил такую слабость и усталость, что комната медленно поплыла у него перед глазами. Как сквозь густой туман он увидел Сару: наклонив голову, точно к чему-то готовясь, она водила по скатерти кончиком кухонного ножа. Армен улыбнулся: эта женщина принадлежит ему, она сидит здесь ради него, она существует для него…

– Армен, ты в жизни много книг прочитал? – вдруг спросила Сара, опершись локтями на стол. Голос ее прозвучал непривычно грустно и озабоченно.

– Почему ты спрашиваешь? – удивился Армен. Усталость его как рукой сняло.

– Ну… знаешь, мне кажется, что болезнь у Миши… как бы это сказать… не телесная, а душевная… Мне это подсказывает мой материнский инстинкт… Понимаешь, Миша с малых лет был неразговорчивым ребенком. Не любил ни играть, ни читать. Его ничто не интересовало. Всегда садился на вторую ступеньку нашей лестницы – почему именно на вторую, не могу объяснить, – садился и смотрел в одну точку. Что он видел перед собой и о чем думал, никто не знал, и он никому не говорил. Я решила, что это у него такой характер… ну, ребенок уж таким уродился, что тут поделаешь. Ко мне тоже был безразличен, даже больше – смотрел почти враждебно. Не давал себя обнять, приласкать, всегда отталкивал меня, будто я ему не мать, а чужая, посторонняя женщина. Единственный, кого Миша любил, – вот это ничтожество… – Сара с ненавистью показала на висящую на стене фотографию бородатого человека. – Этот грязный развратник!..

Конец ознакомительного фрагмента.