– Есть разница. Я должен знать, вместе мы или нет.

– Ладно, ты сам спросил. Считай, что не вместе. Или нет, вместе, но как друзья. Будешь со мной дружить?

Маргарита смотрела на него весело, задорно, без тени горечи или грусти. Костя медленно поднялся из-за стола, смерил ее глазами и ответил:

– Нет. Извини.

– Как хочешь. – Маргарита откинулась на спинку дивана. – Но ты это зря. Не обижайся, Костик, а?

– Я не обижаюсь. Пока, Марго.

Он вышел на улицу, где сыпал мелкий снег вперемешку с дождем. Женщина прокатила мимо него коляску – личико у ребенка было как у христианского великомученика с иконы в церкви возле кремля, бледное и страдальческое. Изо рта торчала розовая соска, практически сразу над ней начиналась шапочка с вышитым зайцем.

Костя дошел до автобусной остановки, попросил у какого-то мужчины закурить. Тот открыл пачку, протянул ему и спросил сочувственно:

– С девушкой проблемы? Не горюй, пацан, у тебя их еще тысяча будет.

– Точно? – Костя поднял глаза над огоньком зажигалки.

– Гарантирую! – фыркнул мужчина.

Костя развернулся и побрел под моросью в темноту. Добравшись до дома, он заперся в ванной, налил до краев горячей воды и представил себе, как перережет вены отцовской бритвой. Она, правда, была безопасная, но фантазии это не мешало. Костя уже лежал в ванне, полной крови, одна рука свисала через бортик, красная липкая лужа скапливалась на плитке. Мама стучала в дверь, но он не открывал – умирал. Потом очнулся, поняв, что вода остыла, выдернул пробку и стал вытираться.

Из ванны Костя вылез с готовым решением: после экзаменов он едет в Москву и поступает в ГИТИС, на режиссерский факультет. Он пришел на кухню, уселся за стол, где уже ждали родители. Мама налила ему борща, положила ложку сметаны, пододвинула корзинку с хлебом.

– Ты что сам не свой? – спросил отец. – Случилось что?

– Случилось, – кивнул Костя. – Я от вас уезжаю.

– Далеко ли? – Отец приподнял одну бровь.

– В Москву, учиться. На режиссерский.

– Ты сначала поступи, – вмешалась мама. – Там знаешь какой блат!

– Плевать мне на блат, – отрезал Костя. – У меня призвание.

– Ну раз призвание, – вздохнул отец, – пробуй.

– Боря, – вскинулась мама, – скажи мне, куда он поедет, а? Здесь у него дом, здесь мы с тобой, здесь университет. С твоими оценками, Костя, ты хоть на высшую математику, хоть на физику легко можешь поступить. Зачем тебе эта Москва, режиссерский твой? Думаешь, тебя там ждут? Будешь мыкаться всю жизнь, по провинциям перебиваться. Ты этого хочешь, да? «Репку» ставить, «Колобка» в ТЮЗе? Это вот реальная перспектива, если хочешь знать!

– Яся, прекрати! – отец хлопнул ладонью по столу. – Пусть пробует. Мужик решил. Ты мне только скажи, Костя, с этой девочкой решение как-то связано? С Маргаритой твоей?

– Не связано, – отрезал Костя. – От слова «совсем».

– Вот и хорошо, – мягко произнес отец. – Давайте есть. Я голодный, как волк, в больнице пообедать не успел. Яся, что у нас на второе?

Премьера «Фигаро» вызвала шум посильнее, чем «Горе от ума». Снова про Костю написали в газете, он вырезал статью и спрятал в заветную папку. На премьере Маргарите усиленно хлопал из первого ряда парень в клетчатом пиджаке, ботинках «челси» и с модной бородкой. На вид ему было лет двадцать, может, двадцать два. Когда Маргарита шагнула к краю сцены и поклонилась, парень подхватился с места и вручил ей букет в шуршащей фиолетовой бумаге. Там было, наверное, штук пятьдесят роз, и Маргарита, румяная от удовольствия, зарылась в цветы лицом, а потом послала парню воздушный поцелуй.

Костя видел в окно, как они садились в машину, как отъезжали от школы. В дверь подсобки постучали, потом кто-то тихонько вошел. Костя обернулся: на пороге стояла, в костюме Фаншетты, Ника Седых. Она уже нацепила обратно свои очки, которые для представления снимала, и смотрела на него из-за стекол круглыми глазами, как у совы.