– Ты мне не надоел.

– Знаю. Я даже думаю, что ты хочешь меня при себе оставить. Я этого не ожидал.

– Оставить? Ты говоришь о себе будто о щенке, подобранном на улице. А ты не щенок.

– Ну, выбери другое слово, но мы живем вместе, и у нас получается, и так может быть годами. А годами я без удовлетворения этой потребности не выдержу, Анита.

– «Может быть». Ты все еще говоришь так, будто не ждешь продолжения.

– Года идут, – ответил он, – и в конце концов, все от меня устают.

Я даже не знала, что на это сказать.

– Я – нет. Злюсь – да. Недоумеваю – бывает. Но чтобы ты мне надоел – нет.

Он улыбнулся, но одними губами.

– Я знаю. И будь я меньше в себе уверен, я бы не вылез ни с какими запросами. Просто переживал бы молча, но раз ты меня любишь – тогда я могу просить того, чего мне хочется.

Если ты меня любишь. Боже ты мой.

– Наверное, действительно люблю, Натэниел, раз не даю тебе за это пенделя под зад.

– За что? За просьбу удовлетворить мой сексуальный голод?

– Перестань, хватит. – Я легла лбом на руль и попыталась подумать. – Можем мы пока оставить эту тему, дать мне подумать?

– Конечно.

Но голос прозвучал обиженно.

– Давно ли у тебя уже созрел этот разговор?

– Я его откладывал до какого-нибудь затишья, пока ты не будешь торчать по пояс в яме с аллигаторами.

– Я всегда в ней.

– Ага, – согласился он.

Я подняла голову и кивнула. Что ж, это честно.

– Я подумаю о твоих словах, и на сегодня это все. О’кей?

– Это чудесно! Нет, серьезно. Я боялся…

Я нахмурилась:

– Ты что, всерьез думал, что я тебя из-за этого брошу?

Он пожал плечами, отводя глаза.

– Ты не любишь требований, Анита. Ни от кого из мужчин твоей жизни.

Я отстегнула ремень безопасности и подвинулась к Натэниелу, повернула его лицом к себе.

– Не могу сказать, что умерла бы от разбитого сердца, но не представляю себе, как бы просыпалась утром, когда тебя нет. Не могу представить себе, что ты не возишься у нас на кухне. Черт, я бы про тебя сказала – «у себя на кухне». Я же там не готовлю.

Он поцеловал меня и отодвинулся с такой улыбкой, от которой все его лицо светилось. Мне эта улыбка очень понравилась.

– У нас на кухне. Никогда раньше у меня не бывало «у нас».

Я его обняла – отчасти потому, что мне хотелось, отчасти чтобы скрыть выражение собственного лица. С одной стороны, я его люблю до смерти, с другой стороны, мне очень не хватает большой печатной инструкции, как с ним обращаться. Больше любого другого из моих мужчин он ставит меня в тупик. Ричард делает мне больнее, но там я почти всегда понимаю почему. Не сказать, что мне это нравится, но я хоть мотивы могу понять. Натэниел же настолько иногда бывает далеко от моей зоны комфорта, что я и сообразить ничего не могу. Я даже вампиров, живущих по пятьсот лет, понимаю лучше, чем этого мужчину в моих объятиях, и этот факт сам по себе о чем-то говорит. Хотя не знаю, о чем именно.

– Пойдем в здание, пока Жан-Клод не стал волноваться, что с нами случилось.

Он кивнул, все еще с тем же счастливым видом, и вышел с коробкой в руке. Я тоже вышла, нажала кнопку – джип ответил писком – и выбралась между машинами на тротуар. Натэниел снова надел шляпу – знаменитость инкогнито. Я взяла его под руку, и по тающему снегу мы пошли к клубу. Он все еще сиял из-за этого моего «у нас». А я вот не сияла, я беспокоилась. Насколько далеко я готова зайти, чтобы его при себе удержать? Могу ли я послать его к другой, чтобы его там шлепали и щекотали? Делить его с другой женщиной, если сама не могу его удовлетворить? Я не знала. Нет, честно не знала.

Открыла я ту метафизическую линию, что соединяет меня с Жан-Клодом, и подумала по ней: «Ты где?». И ощутила его, или увидела, или еще какое-то слово, которого пока не придумали, когда видишь кого-то совсем в другой комнате и знаешь, что он там делает. Жан-Клод был на сцене, своим неподражаемым голосом объявлял номер.