– Сейчас толком не разглядеть, темно, но вот тот голубоватый огонек слева отмечает расположение всемирного семенохранилища, – объявил водитель по громкой связи. – Со всего света туда присылают семена, чтобы уберечь от природных и гуманитарных катастроф.

Я прижалась лбом к стеклу и вгляделась в темноту. Но только и увидела, что мерцающий голубой огонек вдалеке.

– Печально как, что нам вообще нужны такие штуки, да? – спросил Райан.

– Ага.

Это у нас тоже было общим – ощущение, что мы живем в антиутопии. Мы часто говорили, что надо что-нибудь делать по этому поводу, но, несмотря на все наши благие намерения, от мяса пока так и не отказались.

Мы въехали в город. Я разглядела освещенные прожекторами здания. Никаких дорог между ними не было – лишь снежная целина, расчерченная чернильно-черными тенями, да высокие снежные заносы у стен. До меня вдруг дошло, что толком мы города не увидим до марта, когда над горизонтом снова покажется солнце, знаменующее конец полярной зимы. А вот теперь и в самом деле антиутопия. Хорошо еще, жить нам предстоит не в продуваемой сквозняками хижине среди мглы и льдов. Нас поселят в квартире с двумя другими научными сотрудниками. Я видела фотографии, на них все выглядело вполне удобно, хоть и немного казенно. Не беда, легко исправить цветным постельным бельем и постерами, которые я привезла с собой. А на кухне я расставлю аккуратными рядами баночки специй – и буду готовить, пока стекла не запотеют. Как бы темно ни было снаружи, внутри нам будет уютно как дома.

Пока мы пробирались по сугробам вслед за нашим новым соседом Бьорном, пригласившим нас в паб, я крепко цеплялась за руку Райана. Обычно я к нему не липла, но очень уж не хотелось в первый же вечер кувыркнуться кормой вверх и опозориться перед всеми. У нас в Норвиче это стало бы совершенно ненапряжной прогулкой, но при минус двадцати по Цельсию поход куда бы то ни было ощущался для меня эпической миссией. Я натянула поверх всего теплый комбинезон и даже балаклаву надела, уверенная, что, если попробую ее снять, тут же обморожу лицо. Хотя Бьорн, как я заметила, свою балаклаву закатал наверх, чтобы удобнее было разговаривать. Похоже, тестостерон придает морозоустойчивости.

– Это вот наша главная улица, – сообщил он.

Улица тонула под несколькими футами снега, и понять, что она и правда тут, помогали только торчащие из сугробов фонари и два параллельных ряда темных витрин. В одной из них за стеклом маячила огромная белая фигура.

– Ой! – Я вцепилась в руку Райана и второй рукой.

Он подпрыгнул.

– Не дрейфь. Это чучело, – сказал Бьорн.

Я посмотрела в незрячие блестящие глаза белого медведя.

– Ничего себе способ завлечь людей в магазин – выставить в витрине главного местного хищника.

Райан засмеялся.

Мы миновали женщину, выгуливающую двух хаски, потом пару поджарых мужчин в лайкре, кативших посреди улицы на лыжах, словно ничего легче в мире не бывает.

– Непременно надо раздобыть лыжи, – сказал мне Райан.

– Моя двоюродная сестра, Астрид, продает старую пару, – сказал Бьорн. – Можете у нее спросить, она будет в пабе.

Я страшно неспортивна, но, может, лыжи – совсем другое дело? Мне нравилась идея легко скользить по снежной глади. Выглядит куда достойнее, чем брести, проваливаясь в сугробы.

Мы добрались до паба и вслед за Бьорном вошли в маленькую прихожую, вдоль стен которой выстроились уличные сапоги и ботинки. От сырой одежды в воздухе висел резкий запах мокрой псины. Бьорн вытащил из кармана куртки тапочки с флисовой подкладкой.

– Тут есть некоторое количество запасных пластиковых. Внутрь в уличной обуви не заходят.