Мысль о потери связи меня злила. Я не готов.
Рыжий мейн-кун Эллы потёрся о мою ногу, с одной стороны, проявив ласку, с другой – напомнив, что не стоит задерживаться у специалиста, поток клиентов которого ожидает свою порцию катарсиса за дверью.
– Может быть… – всё, что я смог ответить.
– Попробуй выполнить сегодняшнее задание дома. В тишине. Наедине с собой или с ним. Ты можешь начать первые строчки спонтанно, без банального «Здравствуй, дорогой друг!» и прочего. Просто дай волю руке и пиши. Пиши, не думая о правилах, о красоте письма. Просто пиши ему.
– Хорошо, я попробую.
– Обещаешь?!
Она, как всегда, поймала меня за мою настырную привычку выполнять малейшее обязательство. Идти на попятную было бесполезно, и я ответил:
– Конечно, обещаю…
Придя домой, я всё же написал это самое письмо-рассказ. Сначала долго смотрелся в свой зеркальный потолок в спальне, от которого меня упорно отговаривали все участники моего ремонта. То видели в этом глупое дизайнерское решение, то называли небезопасным, то настаивали на мистических предопределениях, сулящих мне провал в зазеркальное пространство, что на обыденном языке означало сумасшествие. Но мне хотелось перед сном видеть отражение своего маленького мира, как бы наблюдая за собой со стороны. Возможно, это детская причуда. А может, это моя форма медитации, которая помогла мне сегодня взяться за письмо, заданное Эллой.
Я лежал на кровати и всматривался в отражение своих серых глаз. На моём лице ещё оставались признаки молодости, хотя их уже начали кромсать небольшие мимические морщины на лбу. Густые светло-русые волосы, как всегда, коротко стрижены и обречены на скорое исчезновение. Мой отец рано облысел, теперь жду этого и я. А там кто знает… По крайней мере, не должны исчезнуть длинные ресницы, которые периодически переплетались и создавали плотную завесу над глазами.
Я был очень худым. Особенно в последнее время. Маленький тонкий человек с большой раной. Можно было подрабатывать моделью для рекламы препаратов от анорексии. Смотрите на Лиама и жуйте побольше белка! А ещё всяких овощей и фруктов, но не содержащих нитраты, иначе всех охватит массовая диарея.
Пока я погружался в отражение, моя душа обрела голос и нашептала свой монолог руке. Я превратился в проводника истории боли. Герор не был мне братом, но наши души, похоже, породнились ещё до рождения, подписав некий договор. Думаю, в нём значился пункт о «непрекращении» соглашения при внезапной смерти одной из сторон. Я всё ещё чувствовал эту близнецовую связь, только теперь она причиняла жуткую боль…
Перечитал письмо несколько раз вслух. Мне казалось, Герор стоит около окна моей спальни и слушает, как я в пустоту произношу записанные мысли, завернувшись в плюшевый серый плед. Я закончил читать и посмотрел в сторону окна. Герор полупрозрачный, с серебряным отливом. На нём бежевый свитер под горло, светлые брюки и, как всегда зимой, короткие серые шерстяные носки. Каштановые волосы растрёпаны, а глаза цвета горячего шоколада смотрят на меня в упор с полным умиротворением. Не знаю, как мне удалось сотворить этот образ, но я был благодарен его присутствию. Время остановилось, и мы очень долго вели зрительную беседу. Как в жизни: половину информации можно было не озвучивать, мы многое понимали без слов. Но вот призрачный силуэт Герора стал водить указательным пальцем по стеклу, оставляя широкие завитки. Происходящее выглядело для меня странным, мой друг не был любителем рисовать на морозных окнах узорчатые фигуры. Наблюдая за медленными движениями Герора, я постепенно провалился в сон.