Будто свет вот тут рядом, за деревьями, и он выведет тебя из самой страшной чащи, в которой ты перестала верить в себя.

Я вытирала руки прямо о платье, когда позади меня скрипнула половица. Тётя Агата стояла в дверях, прислонившись к косяку, и на её губах играла лёгкая улыбка, какая бывает, когда план сработал, а волшебство свершилось.

С того дня пачкать краской полы, одежду и уши стало моим любимым занятием, и сейчас, натягивая белую, без единого пятнышка, толстовку, я невольно вспомнила ту счастливую девчонку, вдруг нашедшую себя в этом мире. А через пару месяцев потерявшую сам мир.

Рыжая Делия выскочила из дома вместе со мной, осмотрела освещённые висящей на крыльце лампочкой просторы, с удовольствием погрызла торчащую между ступенек травинку и смело шагнула в никуда. Я же постояла немного в нерешительности, поёжилась в прохладе пусть и летней, но северной ночи, спрятала кисти в рукавах толстовки и пошла вслед за кошкой. В конце концов – я только посмотрю.

В посёлке ещё слышались отголоски жизни: за распахнутыми окнами звенела посуда, в скрытых пышными кустами беседках текли неспешные разговоры, а где-то в глубине слишком массивного и несколько инородного для маленькой деревни дома отдыха звучала музыка. Но я незаметной тенью прошмыгнула мимо и торопливо нырнула в лес.

Вот только тропы больше не было.

Я коснулась рукой ствола ближайшего дерева и немного постояла, позволяя глазам окончательно привыкнуть к темноте. Всмотрелась в полосы лунного света, выжигающего тайные символы на слоистом песке, прислушалась к шёпоту крон, втянула носом давно забытый запах. И пошла дальше. Потому что когда-то я выучила этот путь так хорошо, что могла бы пройти по нему с закрытыми глазами, на ощупь. Пусть низкая ветка засохла и теперь колючей плетью лежала на земле; пусть в овражек надышало песком, сместило, сровняло; пусть раскидистый куст ежевики разросся вширь, превратившись в непролазные заросли, – со временем померкшие маркеры, они всё же вывели меня к цели.

К старому дому на опушке леса.

Он выглядел уставшим. Тёс, обнимающий кирпичные стены, почернел от влажности, крыльцо покосилось и лишилось нижней ступеньки, одно из окон на мансарде было наглухо заколочено, во дворе бесформенными гроздьями валялись ветки, а рядом с калиткой стоял жёлтый – рапсовый? канареечный? лимонный? – мотоцикл. И на первом этаже горел свет.

Моего роста будет достаточно, чтобы туда заглянуть.

Я подошла к забору, отсчитала шестую и седьмую доски справа – они держались на честном слове, то есть на паре ржавых гвоздей, и если на теле не было особых выпуклостей, то в образовавшуюся щель можно вполне спокойно пролезть. Я сотню раз так делала.

Помедлила немного, сомневаясь, а стоит ли, а стоит ли именно так, но почему-то мысль уйти, вернуться вдруг показалась невыносимой и куда более дикой, чем заглянуть в окно чужого дома, и я аккуратно раздвинула доски, задержала дыхание и, плавно вдавливая подошвы кроссовок в песок, проскользнула во двор.

Но успела сделать всего несколько шагов, когда услышала, как с другой стороны дома, той, что выходила на залив, кто-то шёл. Или нет, бежал, грубо вбиваясь ступнями в хрусткие ветки. Я замерла и спустя долю секунды увидела, как из-за угла выскочил огромный лохматый пёс, сверкнул глазами, утробно рыкнул и бросился ко мне.

Я метнулась назад, к дыре в заборе, попыталась найти нужные доски, но мгновенно сбилась со счёта, на секунду прилипла лопатками к ограде и тут же рванула к калитке, зацепилась обо что-то ногой, повалилась на землю, но моментально вскочила, заодно прихватив какую-то палку.