Индеец бесшумно подошёл к стойке, попросил виски. Боб Ридл забегал глазами по посетителям. Ответ на его вопрошающий взгляд не заставил себя ждать, – ковбой за одним из столов откусил размокший конец сигары, отплюнул его через плечо:

– Я не затем скакал десять миль, чтобы сидеть в салуне рядом с краснокожим.

Голос ковбоя был тихим и спокойным, но Боб Ридл, похоже, не доверял этому спокойствию, – он развёл перед индейцем руками:

– Извини, приятель, похоже, тебе сегодня не удастся промочить горло.

– Виски! – потребовал индеец негромким, но таким твёрдым голосом, что хозяин с тоской оглянулся на тусклые зеркала витрины.

– Если хочешь связаться с Карликом Биллом, – наконец прошептал он индейцу, – Богом молю – разбирайтесь на улице. Ещё двух дней не прошло, как я привёл салун в порядок после предыдущей разборки.

– Я просил виски! – Пристально глядя хозяину в переносицу, индеец нарочито громко припечатал монету к столешнице.

Боб Ридл понял, что попал в очередной переплёт. Рука его непроизвольно потянулась за бутылкой, и в ту же секунду тот, кого звали Карликом Биллом, метким выстрелом пресёк этот предательский жест. Сначала пуля расколола в руке Боба Ридла бутылку, затем дымный ствол кольта ткнулся обратно в кобуру, и лишь после этого грохнулся на пол, опрокинутый вскочившим Биллом стул.

Пианист схватился со сна, орлиными когтями вонзил пальцы в клавиши, и так усердно принялся наяривать на своём дребезжащем инструменте, словно у его затылка держали револьвер готовый выстрелить едва снизится темп музыки. Выпрямившись во весь свой огромный рост, за который его шутя прозвали Карликом, ковбой перекрыл своим зычным голосом звуки яростной польки:

– Эй, ряженый в перьях! Повернись! Я не из тех, кто стреляет в спину.

На индейце, несмотря на оскорбительные выпады, не было никаких перьев, да и вообще, он мало походил на тех краснокожих в набедренных повязках, которых можно встретить в резервации. На нём были узкие штаны, тёмная рубашка, кожаный жилет. Широкополая шляпа висела за спиной, прикрывая собранные в косичку смолянистые волосы.

Индеец не дрогнул ни одним мускулом, будто за его спиной не происходило ничего стоящего внимания. Продолжая смотреть немигающим взглядом на взопревшего Боба Ридла, он указательным и средним пальцами с шорохом подвинул к нему монету.

– Виски!

Такая настойчивость и неуважение к собственной персоне, похоже, разозлили Карлика Билла, – он снова рванул из кобуры револьвер, но едва успел вскинуть его, как грянул выстрел. Кольт вырвало из руки ковбоя, отбросило в сторону, будто кто-то накинул на него невидимое лассо и мгновенным рывком выдернул из руки.

Карлик Билл порывисто схватился второй рукой за вывернутую кисть, удивлённо поднял глаза к тому месту, откуда прилетела пуля, выбившая из его руки револьвер. В дверях салуна стоял незнакомец. Лицо его скрывала тень шляпы, контуры фигуры размывал ореол яркого дневного света, смешанного с облачком порохового дыма.

Один из приятелей Билла проворно вскочил из-за стола, и в ту же секунду выронил из простреленной руки револьвер. Одновременно с ним кто-то шарахнулся в противоположном конце салуна и тоже сник, хватаясь за простреленную кисть. Ещё два ковбоя, рванувшихся было доставать револьверы, замерли в неудобных позах, будто их щелчком репортёрского аппарата перенесли на фотопластинку. Пианист застыл, держа над клавишами пальцы.

Несколько секунд не было ни движения, только гибко вился голубой дымок забытой в пепельнице сигары, да громко жужжала и билась в углу окна попавшая в паутину муха.

Потом по салуну шёпотом прокатился торопливый слушок: "Быстрый Джед", и парни очень медленно убрали руки с рукояток револьверов и так же медленно сели на свои места.