Когда первый удар полоснул по спине, я поднял взгляд на Лиат, чтобы подпитаться её эмоциями. Любыми. Не важно, что она чувствует, сейчас для меня это означало ненависть. Запомнить и вернуть сторицей. Возможно, кто-то считает, что с женщинами не воюют. Это ошибка. Не нужно их недооценивать. С ними просто воюют иначе. Я ожидал прочесть в ее глазах триумф, но в них не было ровным счетом ничего. То ли она закрылась, заблокировала свою ауру, то ли ей это не приносило удовольствия. Тогда в чем кайф? В чем эта адски красивая змея получает свою долю удовольствия? Ведь слабости есть у всех.

А я всё не сводил с неё взгляда и чувствовал нарастающее возбуждение вместе с дикой яростью и крепнущей эрекцией. Смотреть на нее и представлять, как подвешу точно так же к столбу и буду трахать, пока она извивается на цепях, истекая кровью и проклинает меня и тот день, когда увидела впервые.

Боль нарастала все сильнее. Я слышал, как лопается собственная кожа, как трещат сухожилия, как шипы царапают кости. Возбуждение вместе с адским страданием. И чем сильнее удар, тем ярче боль и жажда сорваться с цепи, чтобы разложить эту венценосную шлюху прямо на красном песке, залитом моей кровью, и отыметь, пока не сдохнет подо мной. Но это было бы слишком просто для дочери Аша Руаха. Кровь за кровь, позор за позор и смерть за смерть. Перевел взгляд на ее подружку и облизал окровавленные губы, скалясь в жуткой ухмылке. Напряглась, тяжело дышит. Потекла тварь. К такому типу я привык. Таким меня продавали. Тоже хороша. Сочная, округлая.

А Лиат… Я еще не понял, кто она и какая. Снова посмотрел на сестру – отводит глаза, а на мою спину опускается еще один удар. И в этот момент она поднимает руку, останавливая палача. Передышка. Стискиваю зубы крепче. Не люблю передышки. Они меня злят. Дают расслабиться и впустить боль глубже. Особенно, когда настроился на беспрерывную агонию. Идет ко мне. А я тряхнул головой, сбрасывая капли едкого пота с глаз и глядя на эту царственную походку затуманенным взором. Сканируя ее пьяным от боли взглядом. От маленькой ступни, выше и выше по колену, к крутому бедру, к тонкой материи туники, облепившей ноги и мягко обрисовавшей треугольник, где они заканчиваются.

Боль вгрызлась в кожу. Градус адреналина понизился. Кажется, мне собираются предложить сделку. Поднял взгляд еще выше, к высокой груди под золотой материей, к выпирающим ключицам, острому подбородку, полным губам.

Член дернулся под грубой тканью штанов. Представил, как она берет мой член этим порочным ртом, пока на мою спину опускается плеть. Определенно, я бы кончил на эти губы, думая о том, как выдеру потом её сердце, испачкаю своей спермой и отправлю ее отцу и матери в подарок.

 «Твой сын воскрес, МАМА. Ты соскучилась по нему? Нет? Кого бы ты предпочла видеть мертвым? Меня или ее? Риторический вопрос».

Посмотрел на сестру и дернулся на цепях.

Чего ты хочешь, стерва? Ты ведь определенно что-то придумала. Прищурился, ощущая, как солнце начинает жарить открытые раны, и стиснул челюсти до хруста.

***

Я не знаю, почему я так решила. Почему захотела завершить эту прилюдную экзекуцию зарвавшегося раба. Впрочем, мне никогда не приносили удовольствие подобные мероприятия. Они всегда были, скорее, воспитательной мерой…если не для наказуемого, иногда не пережившего их, то для всех остальных рабов, которые на следующий после подобной демонстративной пытки день проходили строем возле висящего на столбах бездыханного тела провинившегося.

Вот и сейчас мне захотелось получить то, ради чего была устроено сегодняшнее представление. Его публичное раскаяние и признание своей вины, а не боль и реки его крови.