Обычно сдержанный, интеллигентный Бар-Лев после этих слов встал со своего кресла бледный от ярости и со сжатыми от ненависти кулаками.

– Вы посмотрите, кто это говорит! – сказал он. – Лично я не припомню более провальных операций, чем те, которые проводил ты, Арик, в Калькилии и Митле! Никогда ни до, ни после этого наша армия не несла столько совершенно ненужных потерь, как в тех сражениях. И я не помню, чтобы после этих провалов последовали какие-либо серьезные выводы в твой адрес. Ну, конечно, у тебя же тогда был очень высокий покровитель! Но если у кого-то и есть право на то, чтобы критиковать меня, то не у тебя, Арик! И того, что сейчас все присутствующие здесь наши товарищи своим молчанием поддерживают меня и осуждают тебя, мне достаточно!

В конце концов офицерам генштаба удалось развести Шарона и Бар-Лева в стороны и вернуться к обсуждению текущих вопросов, не подозревая, что этой словесной баталией между двумя генералами ничего не кончилось – напротив, все только начинается. Шарону удалось убедить минстра обороны Моше Даяна организовать специальное заседание генштаба, посвященное целесообразности линии Бар-Лева. Так как именно в те дни обстановка на египетской границе стала особенно напряженной и бункеры явно не оправдывали возложенных на них надежд, Даян согласился провести такое обсуждение.

Однако уже в начале этого заседания командующий Южным округом генерал Шайке Габиш в своем выступлении, по сути дела, повторил все обвинения Бар-Лева в адрес Шарона. Габиш говорил о том, что генерал Шарон своими интригами только мешает нормальной работе генштаба и армии в целом, одновременно запустив работу вверенного ему отдела, и было бы неплохо, если бы он вернулся к исполнению своих прямых обязанностей.

– Я думал, что мы собрались здесь для того, чтобы обсуждать важные стратегические вопросы, а не мою скромную персону! – сказал Шарон, поднимаясь с места. – Но если вы решили устроить здесь "товарищеский суд", то у меня нет никакого желания участвовать в этом фарсе!

– Сядь, Арик, – сказал Даян. – Мы действительно собрались, чтобы выслушать все точки зрения и, прежде всего, твою. Но все мы здесь давно знаем друг друга, и тебе не стоит обижаться на своих товарищей…

– Я понял, что мне просто не стоит здесь больше оставаться! – бросил Шарон.

– И все-таки я попрошу тебя сесть, – повторил Даян, ужесточая нотки в голосе. – Здесь не кабак, а заседание генштаба, и у тебя нет никакого права встать и уйти, когда тебе хочется!

Шарон действительно сел на место, а Габиш продолжил свое выступление в прежнем духе.

– Я имею в виду, – сказал он, – что у начальника отдела боевой подготовки есть четкий круг обязанностей, но в их число не входит обсуждение решений начальника генштаба…

Закончить свою фразу Габиш не успел – Шарон поднялся со своего места.

– Извините, господа, – сказал он, – но я не вижу больше никакого смысла оставаться в этом помещении!

И пружинистым шагом подошел к двери, распахнул ее, а затем захлопнул так, что в зале зазвенели стекла. Последнее, что он успел услышать перед тем, как хлопнуть дверью, были слова Давида Элазара:

– И что? Неужели эта наглость тоже сойдет ему с рук?!..

…Так, во всяком случае, описывают то заседание официальные биографы Ариэля Шарона.

Владимир Фроммер в своей книге "Кому нужны герои" рисует несколько иную картину происшедшего. "Генералы не давали Шарону говорить, выкрикивали оскорбления, вели себя, как стая собак, окружившая волка, – пишет Фроммер. – никто не попытался вникнуть в суть дела, обсудить конкретный план Шарона…"

На следующие два заседания генштаба Ариэль Шарон попросту не явился, а через десять дней после столь памятного всем хлопка дверью, ему позвонила рядовая служащая генштаба.