В углу работал маленький телевизор с плоским экраном. Бросив взгляд на картинку, Одесса помертвела. Показывали трансляцию с похорон супруги и детей Кэри Питерса. Самого чиновника хоронили отдельно. Камера взяла крупным планом вереницу машин на кладбище. Участники скорбной церемонии оплакивали погибших, произносили трогательные речи. Замелькали кадры из соцсетей: миссис Питерс с детьми в аквапарке, контактном зоопарке, на хоккейном матче «Нью-Йорк рейнджерс». После всплыла знакомая фотография Питерса периода его тесного сотрудничества с губернатором. Снимок дома в Монклере, сделанный в ту страшную ночь. И вдруг, без всякой привязки к визуальному контексту (звук на телевизоре был выключен), на экране возникла фотография гордо улыбающейся молодой женщины в пиджаке поверх белой блузки с темно-русыми волосами до плеч. Одесса глухо застонала, узнав в шатенке себя: это был контрольный выстрел, Бюро сдало ее с потрохами.

Трансляция переключилась на студию. Это был не местный новостной канал, а Си-эн-эн. Национальное вещание. Одесса понятия не имела, в каком ключе ее обсуждают… но догадывалась.

Она вздрогнула, услышав за спиной:

– Вы врач?

Одесса повернулась, уверенная, что в палату нагрянул посетитель.

Однако голос принадлежал Эрлу Соломону. Старик проснулся, если вообще спал.

Прищурившись, он взглянул на гостью. В следующий миг его добрые, чуть желтоватые глаза расширились.

– Нет, – прохрипела Одесса, косясь на экран. К счастью, новостной блок закончился. Девушка повернулась к старику. – Я Одесса Хардвик. Специальный агент из Нью-Джерси. А вы агент… мистер Соломон?

– Агент Соломон. Можно просто Эрл. Не подсобите? – Он кивнул на педаль, регулирующую высоту кровати.

Одесса подняла верхнюю секцию на пару футов, и теперь старик мог хорошенько ее рассмотреть. Губы у него пересохли, язык неестественно побелел.

– Хотите воды?

Агент Соломон покачал головой и, скривившись, обвел взглядом палату, словно пытался сообразить, где находится.

– Новая обстановка.

Одесса рассеянно кивнула, перед глазами у нее до сих пор стояли жуткие кадры.

– Э-э… вам удобно?

– Не очень.

– Мне сказали, с вами случился удар.

– Сосудистый криз. Бляшка оторвалась и перекрыла приток крови в мозг. Я упал. – Соломон разгладил простыню на талии. – Но к счастью, успел дотянуться до телефона.

– По крайней мере, речь у вас не нарушена. А в остальном?

Старик снова поморщился:

– Потеря обоняния, вкусовых ощущений. Постоянный гул в ушах. Но мне еще повезло. Врачи сделали томографию и нашли бляшку в области сердца. А еще грыжу. Не самая радужная картина.

– Да, картина не радужная, – эхом повторила Одесса.

– Вы ведь из Нью-Джерси, верно?

– Точно. Меня… хм… – Одесса решила не вдаваться в подробности и сменила тему. – За вами по-прежнему числится кабинет в управлении Б-К.

Соломон кивнул, глубокие морщины на лбу двигались в такт его гримасам.

– Числится, только наведываюсь я туда не часто.

– Заметно. – Одесса вымученно улыбнулась. – Никак не возьму в толк: официальный пенсионный возраст для агентов – пятьдесят семь лет, правильно?

– Конечно, – подтвердил Соломон. – Официально я давно на пенсии.

– Тогда зачем вам кабинет?

– На всякий случай.

Одесса кивнула, хотя ответ старика ясности не добавил.

– Наверное, я не совсем понятно выразилась. Они что, забыли про ваш кабинет?

– Скорее, про меня. – Старик растянул губы в улыбке, обнажив крупные расшатанные зубы. – Мой офис отдают вам?

– Нет. Мне просто поручили разобрать его. – Одесса руками указала на коробку. – Вот, принесла ваши вещи. Правда, набралось их не много.

Соломон не удостоил коробку вниманием, его взгляд был прикован к гостье.