– Слышь, служивый, помоги, если не трудно. Тут какой-то оружейный склад под нарами… – И, уже не оборачиваясь, с колотящимся сердцем втиснулся в землянку.

Дробыч озадаченно почесал щетину, посмотрел по сторонам. Только бы не позвал своих! – мысленно взывал к небесам Алексей. Дробыч не стал это делать, видно, не почуял подвоха. Он двинулся к землянке, поправляя ремень автомата, спустился вниз, протиснулся в дверь:

– Что тут у вас, товарищ ка…

Алексей схватил его за горло, втащил внутрь, стиснул шею сильными пальцами, чтобы не закричал, коленом ударил в промежность. Дробыч захрипел, руки обвисли. Алексей продолжал все сильнее сжимать его горло, пока глаза у того не закатились и не подломились ноги. Он осторожно опустил его на пол. Дробыч вздрагивал, пытался продохнуть. Алексей усилил нажим, чтобы окончательно умертвить, и вдруг засомневался. А вдруг ошибся? Вдруг никакие они не диверсанты – бес попутал, слуховая галлюцинация спросонья? Он ослабил удавку, стиснул кулак и хорошенько врезал в челюсть. Дробыч откинул голову и отключился. Макаров навострил уши – пока тихо. Проверять документы у этого доходяги смысла не было – уж «воспитатели» постарались, все у них в порядке, лучше, чем подлинные: научились талантливо рисовать вещевые и расчетные книжки комсостава, командировочные предписания, продовольственные аттестаты, выписки из приказов о переводе в другие части… Он вытащил из подсумка запасной диск для «ППШ», две гранаты «Ф-1». Неплохое приобретение. Конструкция автомата Судаева позволяла использовать диски от «ППШ». Лихорадочно рассовал боеприпасы по карманам, на корточках подкрался к двери, выскользнул наружу, быстро перекатился к дровянику и энергично пополз в жухлую траву. Теперь от посторонних глаз закрывал колодец. Нетерпение гнало – хотелось встать, пробежать последние метры. Но он заставлял себя ползти, не замечать, как впиваются в кожу корневые отростки, как последние в этом сезоне комары выедают лоснящийся от пота лоб…

Оказавшись на опушке, Алексей поздравил себя с маленькой победой. Теперь ничто не мешало отползти за деревья и припустить прочь. Сто метров до оврага, а там лесная дорога… Но вместо этого он лежал за кочкой, всматривался. Уже рассвело, рассасывалась туманная мгла. За спиной пролегала траншея, ее он мог преодолеть без сложностей. Партизанская база предстала, как на ладони. Диверсанты отлично ориентировались на местности, владели информацией, раз были в курсе об этом лагере майора Станового. Неясные фигуры возились в рассветном мареве. Солдаты строились на «плацу». Белели повязки «раненых». Доносились приглушенные русские матерки. Алексей стиснул зубы. Он все понимал – сам критически относился к системе и ее отношению к гражданам. Считал, что ничем нельзя оправдать массовые репрессии – никакой безопасностью единственного в мире социалистического государства. Можно быть обиженным, можно не любить (так обижайся себе где-нибудь в сторонке!), но чтобы переметнуться к фашистам, уничтожать свой же народ… Это было выше его понимания. Подобные люди заслуживали только одного, и даже пули на них было жалко…

Он насчитал двенадцать фигур в рассветной дымке. Перед строем прохаживался Маргелов, сунув большие пальцы рук за ремень. В стороне переминался лейтенант Аннушкин, посматривал на часы.

– Где этот хренов Дробыч? – донесся его недовольный голос (видимо, по факту он явно был главнее Маргелова). – Васюков, найди его! И буди контрразведчика, хватит уже спать!

Спасибо, разбудили… Нервная смешинка выпорхнула из горла. Сержант Васюков засеменил в направлении колодца, выбежал на окраину базового лагеря, недоуменно повертел головой, позвал отсутствующего бойца и, немного поколебавшись, направился к землянке, в которой ночевал капитан Макаров. Маргелов что-то внушал своим подчиненным, приказывал заправиться, принять подобающий вид.