Выслушав хозяина, я ему возразил, что никогда не было знаменитого призового рысака по имени Полкан 7-й, а также призового охотника по фамилии Бернадский. Не сомневаясь в том, что Полкан 7-й был замечательной лошадью, так как мы только что видели его потомство, я утверждал, что он все же не был призовым рысаком. Нейберг стоял на своем. Владимир, улыбнувшись, сказал ему: «Вы не спорьте с братом, он известный знаток генеалогии и знает породу всех лошадей. Если он что говорит, значит это так!» На этом наш разговор тогда закончился, и я просил показать мне заводские книги.

Книги велись аккуратно. Родоначальницами завода были кобылы неизвестного происхождения, и среди них одна вороно-пегая, по-видимому замечательная, так как все ее дочери были оставлены в заводе. От этой кобылы и произошли все пегие лошади Нейберга. Их было много, и Нейберг мне пояснил, что отец его любил лошадей этой масти, да и покупатели брали их весьма охотно. Позднее – вероятно, после хороших продаж полукровных детей Полкана 7-го – были куплены три рысистые кобылы, и за все время существования завода только дважды были взяты посторонние рысистые жеребцы из Елисаветградской конюшни. Завод велся в самом тесном родственном скрещивании, имя Полкана 7-го везде повторялось. Я не мог не обратить внимания на этот факт и спросил Нейберга, почему они прибегают к родственному скрещиванию. «Так вел дело папаша, так его веду и я, – последовал ответ. – Результаты очень хорошие, и у нас всегда покупали лошадей, а не аттестаты».

Заводская книга велась на немецком языке, и брат, который свободно читал и говорил по-немецки, переводил мне. Задав еще несколько вопросов Нейбергу и еще раз посмотрев на выводке Полкана 9-го, мы простились с хозяином и отправились домой.

По дороге я только и говорил, что о заводе Нейберга. Лошади его мне очень понравились, и я ломал голову над тем, что за лошадь Полкан 7-й. Его происхождение меня чрезвычайно заинтересовало, я решил, что он недаром носил свое имя и, вероятно, происходил либо от самого Полкана 6-го, либо от одного из его сыновей. Кузнецов, купивший завод Казакова, имел свой завод в Харьковской губернии, и многие его лучшие лошади разошлись по заводам юга России. Скорее всего, это была кузнецовская лошадь. Так я подумал и на этом успокоился.

Вернувшись в Касперовку, я в заводских книгах Полкана 7-го найти не смог и решил, что происхождение его навсегда останется неизвестным. С. Г. Карузо по моей просьбе также предпринял изыскания по заводским книгам, но результатов не добился. Сам факт, что какой-то замечательный по себе рысистый жеребец по имени Полкан 7-й дал целый завод, да еще при таких неблагоприятных условиях, и прославил этот завод на целый громадный район, был настолько знаменателен и интересен, что я о нем рассказывал многим.

В том же году в Дубровке, во время знаменитого аукциона, куда съезжалось столько любителей, знатоков, коннозаводчиков, ремонтеров и барышников, я рассказал о Полкане 7-м и заводе Нейберга. Присутствовавшие на аукционе колонисты его, конечно, знали, были в восторге от моих слов и устроили мне овацию, а некоторые ремонтеры и старые барышники поддержали меня вполне, дав самые лестные отзывы о лошадях Нейберга, – они их тоже знали и ценили. Во время нашей беседы выводка и продажа шли своим чередом. Аукционист выкрикнул имя лошади и прочитал ее происхождение, как сейчас помню, необыкновенно фешенебельное. Мы все невольно обернулись, чтобы посмотреть на лошадь: это был козел, сухой, поджарый и бесспинный. Старик Хмара, полтавский барышник, показал на него пальцем и, не стесняясь, довольно громко сказал: «В породе десять Императорских призов, а лошади три копейки цена!» Мы улыбнулись и разошлись.