Антон застучал ладонью по двери и вслушался: не принесет ли эхо изнутри шаркающие шаги.

Вместо этого тот самый сгорбившийся мужик в трениках («баба вытрясла с балкона накануне?») с соседнего подъезда, придерживаясь за штатив капельницы на колесиках, прохромал к Антону. Без толку делать вид, что не замечаешь этого очередного попрошайку, будто бы он, кряхтя, направляется не к тебе, а к кому-то другому. К тебе, именно к тебе, ведь больше никого вокруг в такую рань нет. Лучше ответь, а то сам сойдешь за аутиста.

– Граж… – Закашлялся, держась свободной рукой за живот в районе печени. – Гражданин начальник, сигаретки не найдется?.. – Его кисть и пальцы были покрыты какими-то давно поплывшими и выцветшими синюшными тюремными татуировками на облезлой, покрытой язвами коже.

– Не курю. Да и тебе не стоило бы…

Постоялец госпиталя («Или хосписа?..») снова закашлялся и схаркнул розовой мокротой прямо под ноги Антону:

– Да пошел ты… – Мотнул головой на дверь и табличку с надписью «Морг». – Туда тебе и дорога, падла. – Тяжко развернулся и поплелся к своим дружкам, таким же чахлым доходягам, мотая головой.

Только сейчас, разглядывая удаляющуюся сутулую фигуру, он заметил граффити на облезлой кирпичной стене морга: «Зачем ты живешь?» Мысленно ответить ему было нечего. Не то, чтобы отмщение за Лизу стало смыслом жизни, но маниакальности в его поступки добавило.

Антон постучал снова, и на этот раз изнутри донеслись звуки: чертыханья и шаркающие шаги по кафельному полу. Спустя секунду щелкнул несколько раз замок, и дверь резко открыл высоченный мужчина, облаченный в заляпанный застиранными пятнами крови бледно-белый халат и огромные желтые резиновые рукавицы до локтей. В тонких круглых очках, размывающих преломлением форму и даже цвет глаз, чуть седоватый, с неряшливой козлиной бородкой и с отпечатком раздражения на сухом лице.

– Вам чего?

– Доброе утро. Я Вам звонил сегодня, по поводу Елизаветы… – И дозвониться стоило некоторых усилий: сонные операторы разных служб долго скидывали его друг на друга, надеясь, что Антон оставит свои попытки отыскать труп «сестренки» или хотя бы отложит поиски на чуть более адекватное время суток.

– Было дело. Ну проходите.

Антон вошел и в сотый раз почуял этот характерный аромат склада мертвых тел, последнего пристанища грешных душ в миру. Он не смывается, не отстирывается, не отстает. Стоит хотя бы на миг им пропитаться, и он останется с тобой надолго. Даже вылить на себя целый флакон поддельных духов – не поможет.

Трупный запах – смесь мочи, кала, крови и легкие нотки формалина, не заменяющие, но усугубляющие этот букет человеческих испражнений. Миллионы лет эволюция работала над этим подсознательным инстинктом, впечатывала запах трупа в ДНК, так что даже самый задохлый астматик или курильщик от тебя его почует и обойдет стороной, не говоря уж о бездомных псах, которых одним своим присутствием можно распугивать похлеще газовых баллончиков или озонистого привкуса электрошокеров.

Антон никак не мог привыкнуть к этим реалиям человеческой смерти. Что странно – так пах далеко не каждый морг, который ему довелось посетить за свои тридцать с хвостиком лет, но закономерности он отыскать так и не смог, поэтому каждый раз, переступая порог, сам с собой спорил: обдаст его затхлой, впечатавшейся даже в кафель стен смертью или нет.

В этот раз обдало.

«А вот сдохшие компьютеры так не пахнут. Они вообще не пахнут. Гарью или жженой пылью если только, поначалу…»

Ртутные лампы под потолком тихо гудели и с каждой новой секундой увядали. Коридор после малюсенькой проходной, отделанный блеклой кафельной плиткой по всем поверхностям, давил на сознание: стоит пройти его и повернуть в помещение, где патологоанатомы потрошат трупы, и его встретит развороченные человеческие останки. Хорошо, если просто синюшные и уже грубо сшитые воедино толстой металлической ниткой, но так бывало не всегда – как с запахом. Частенько ребра были раздвинуты устрашающего вида металлическими инструментами, а внутренние органы – вынуты и аккуратно разложены по мискам. Не самое приятное зрелище.