и terra pinguis, причем каждый из этих новых элементов определяется главным образом через производимое действие, а не через непосредственно воспринимаемые чувствами характеристики. Первый из них – земля «каменеющая» (terra lapida) – близок к традиционному представлению элемента «земля» и к алхимической «соли». Этот элемент отвечает за «центростремительные» свойства вещества – тенденцию к уплотнению, слипанию, отвердеванию. Вторая земля – «флюидная», «разлетающаяся» (terra fluida или mercurialis – алхимическая «ртуть») – выражает противоположную тенденцию, придавая веществу свойства эфемерности, летучести, испаряемости, а кроме того – характерные признаки металлов. Третья – «жирная» (terra pinguis), – заменив собой канонический «огонь» и алхимическую «серу», отвечает за процессы горения. На рубеже XVIII века Бехер и его преемник Георг Шталь вместо «жирной» земли вводят понятие «флогистон» – невидимой субстанции, высвобождающейся из тел при горении. На основании концепции флогистона европейским химикам в XVIII веке удается систематизировать описания множества известных реакций[40]. Однако ренессансно-барочный интерес к скрытым причинам динамических явлений на время уступает место характерной для классицизма тенденции к построению упорядоченных таксономий. Из этой тенденции вырастает современное понятие химического элемента как «простого вещества», введение которого в научный обиход принято приписывать Роберту Бойлю[41]. В последнем десятилетии XVIII века – в основном благодаря экспериментам и организационным усилиям Лавуазье – класcификационная теория наносит сокрушительный удар по «флогистике»: на место «чистого флогистона» встает водород, который признается компонентом воды, выделяющимся в процессе ее разложения; следующим шагом горение и коррозия реинтерпретируются как реакции присоединения кислорода на основе учета весовых показателей и принципа сохранения суммарного веса вещества в любых взаимодействиях. К середине XIX века получает широкое распространение теория атомного строения материи и представление о том, что свойства вещества изменяются периодически по мере увеличения атомного веса.

Окончательный отказ от антично-средневековой четырехэлементной схемы происходит во многом благодаря успеху понятия «атома», в котором новоевропейские ученые видят, в частности, возврат к «незаслуженно забытой» традиции античных атомистов – Демокрита, Эпикура и Лукреция. Однако в контексте

всей предшествующей эволюции европейских взглядов новоевропейский атом выглядит чем-то довольно-таки беспрецедентным. Новый атом – это такое представление о соединении материи и формы, в котором значения «формы» и «материи» оказываются существенным образом смещены по направлению друг к другу. «Форма» со временного атома – в отличие, скажем, от атомов Лукреция, которые описываются как «округлые», «шершавые» или «крючковатые»[42], – это определенность в первую очередь не качественного, а количественного плана. В этом смысле она вплотную приближается к «бескачественности» традиционной материи. В свою очередь новая «материя», определенная этой числовой «формой», – это уже не то, благодаря чему вещи рождаются, а прежде всего то, благодаря чему меняющиеся числовые параметры вещей постоянно находятся в наличии и сохраняют относительную стабильность – иными словами, материя понимается здесь уже как гарант определенности, то есть, по сути, как то единственное, что существует доподлинно и в максимальной степени (или даже как сам факт существования в отрыве от конкретных качеств). Из соединения таких «сдвинутых» материи и формы возникает современный элементарный компонент осязаемой внешней предметности – своего рода онтологизированное число, в чем-то также перекликающееся с представлениями древних пифагорейцев, которые полагали, что все состоит из чисел