Егор хотел было промолчать, но авторское тщеславие «правдоруба» вырвалось наружу против собственной воли.

– И правильно делаем, что дуем! Что, уж и позабыли, как я вам тогда про те повозки на Явской…

– Яффской дороге, Егорша! – убедительно поправил друга Ванюша.

– Так, я об ней и толкую! Я вам – одно, а вы мне – дескать, «они на похороны поехали»! И это, когда уже луна на небе появилась?! Значит, «шабаш» ихний уже наступил?! А какие тогда, к чертям собачьим, похороны могут быть? Значит, не хоронить они наладились! Что, Сергеич, помнишь, чай?

– Да, коллега! Признаться честно, – я был так поражён Вашей догадкой, что целую неделю пытался самостоятельно разобраться в том, о чём нам хотел поведать писатель, описывая странный вояж группы римлян в то ночное время. Я даже помню наизусть финальную строчку в описании этого события! – произнеся это, Профессор скромно высморкался в платок, а затем несколько театрально взглянул на соратников по историческому цеху.

– В натуре не врёшь, Сергеич?

– Пожалуйста! Можете проверить, – слово в слово: «В это время уже было темно, и на горизонте показалась луна»! А это значит, что наступил сакральный для жителей тех мест день – шабат, суббота! И хоронить казнённых они уже никак не могли. Тем более, в присутствии ученика Левия Матвея! Такие строгие правила к погребению усопшего относятся практически ко всем восточным конфессиям, друзья.

Журналист понимающе закивал головой и сказал:

– Я согласен с вами, – всё верно, друзья! А мы-то, чуть было не пропустили одно-единственное уточнение в тексте романа: слово «луна»…

– Не мы, Жоржик, а вы с профессором! А по сему, – про плащ пилатовский в книжке тоже неспроста сказано! Вот таков мой дедуктивный метод и, допустим, природная чуйка!

– Должен признаться, друзья, что я и сам долгие годы бредил этими строками из романа: плащ… прокуратор! Тогда в далёкие семидесятые, эти фразы Булгакова являлись чуть ли не паролем, кодовым словом, у нашего советского разночинного «бомонда». Этим «плащом» писатель как бы отделил… и объединил, подобно покрову, в единый союз различных представителей интеллигенции и просто любителей талантливой прозы! Это было, своего рода, нечто похожим на ромб, значок о высшем образовании на лацкане пиджака выпускника престижного столичного вуза!

– Вот, наверное, именно так и следует понимать эти строки, Александр Сергеевич! Талантливо, живо, убедительно… – продолжал настаивать на своей версии Георгий.

– Ох, Жорка, хоть вы там с Сергеичем и знакомы кучу времени, а так ты ничего и не понял.

– Не понял чего? Суть романа?

– Не знаешь ты, Жора, нашего инквизитора научного, ну ни капельки! Он ведь один в один, что наш писатель Афанасьич. Коли что говорит, – так неспроста! Вы же сами тут баяли, что в книжке той – ни словечка по-простому не сказано! Врубаешься помалу? Я вот и то… допетрил, покуда Сергеич наш словоблудием занимался! Профессор, ты давай-ка без обид! Я, это самое… в хорошем смысле.

– Сдаюсь, Егорша! – не очень натурально согласился Журналист. – И до чего ты там. «допетрил»?

– А сам так и не понял? Ведь это ты у нас в вузах уму-разуму набирался, покуда я под Апреловкой тёс да подтоварник с борта по пачкам укладывал: сюда – коротьё, туда – горбыль, обрезную и… всё прочее! Давай, оправдывай своё гордое звание журналиста! Кидаю тебе спасительную сентенцию, круг философский! Коль хотел бы писатель Булгаков написать «красная» подкладка, так – будьте любезны, так бы и отписал: верх – белого цвета, подклад – красного! И даже из чего пуговки сделаны, так-то, брат!

– Кажется, там пряжка была ещё… – скромно добавил Ваня-поэт.