Да не сам по себе развивался Архипелаг, а ухо в ухо со всей страной. Пока в стране была безработица – не было и погони за рабочими руками заключённых, и аресты шли не как трудовая мобилизация, а как сметанье с дороги. Но когда задумано было огромной мешалкой перемешать все сто пятьдесят тогдашних миллионов, когда отвергнут был план сверхиндустриализации и вместо него погнали сверх-сверх-сверхиндустриализацию, когда уже задуманы были и раскулачивание, и обширные общественные работы первой пятилетки, – в канун Года Великого Перешиба изменился и взгляд на Архипелаг, и всё в Архипелаге.
26 марта 1928 года Совнарком (значит – ещё под председательством Рыкова) рассматривал состояние карательной политики в стране и состояние мест заключения. О карательной политике было признано, что она недостаточна. Постановлено было[58]: к классовым врагам и классово-чуждым элементам применять суровые меры репрессии, устрожить лагерный режим. Кроме того: поставить принудработы так, чтоб заключённые не зарабатывали ничего, а государству они были бы хозяйственно выгодны. И: «считать в дальнейшем необходимым расширение ёмкости трудовых колоний». То есть попросту предложено было готовить побольше лагерей перед запланированными обильными посадками. (Эту же хозяйственную необходимость предвидел и Троцкий, только он опять предлагал свою трудармию с обязательной мобилизацией. Хрен редьки не слаще. Но из духа ли противоречия своему вечному оппоненту или чтоб решительней отрубить у людей жалобы и надежды на возврат, Сталин определил прокрутить трудармейцев через тюремную машину.) Упразднялась безработица в стране – появился экономический смысл расширения лагерей.
Если в 1923 на Соловках было заключено не более 3 тысяч человек, то к 1930 – уже около 50 тысяч, да ещё 30 тысяч в Кеми.
С 1928 года соловецкий рак стал расползаться – сперва по Карелии – на прокладку дорог, на экспортные лесоповалы. Также охотно СЛОН стал «продавать» инженеров: они безконвойно ехали работать в любое северное место, а зарплата их перечислялась в лагерь. Во всех точках Мурманской железной дороги от Лодейного Поля до Тайболы к 1929 году уже появились лагерные пункты СЛОНа. Затем движение пошло на вологодскую линию – и такое оживлённое, что понадобилось на станции Званка открыть диспетчерский пункт СЛОНа. К 1930 в Лодейном Поле окреп и стал на свои ноги Свирлаг, в Котласе образовался Котлаг. С 1931 года с центром в Медвежьегорске родился БелБалтлаг[59], которому предстояло в ближайшие два года прославить Архипелаг во веки веков и на пять материков.
А злокачественные клеточки ползли и ползли. С одной стороны их не пускало море, а с другой – финская граница, – но ничто не мешало устроить лагерь под Красной Вишерой (1929), а главное – безпрепятственны были пути на восток по русскому Северу. Очень рано потянулась дорога Сорока – Котлас («Соро́ка – построим до срока!» – дразнили соловчане С. Алымова, который, однако, дела своего держался и вышел в люди, в поэты-песенники). Доползя до Северной Двины, лагерные клеточки образовали Сев-Двинлаг. Переползя её, они безстрашно двинулись к Уралу. В 1931 году там основано было Северо-Уральское отделение СЛОНа, которое вскоре дало самостоятельные Соликамлаг и СевУраллаг. Березниковский лагерь начал строительство большого химкомбината, в своё время очень восславленное. Летом 1929 из Соловков на реку Чибью была послана экспедиция безконвойных заключённых под главенством геолога М. В. Рущинского – разведать нефть, открытую там ещё в 80-х годах XIX века. Экспедиция была успешна – и на Ухте образовался лагерь, Ухтлаг. Но он тоже не стыл на месте, а быстро метастазировался к северо-востоку, захватил Печору – и преобразовался в УхтПечлаг. Вскоре он имел Ухтинское, Печорское, Интинское и Воркутинское отделения – всё основы будущих великих самостоятельных лагерей.