Власть лихорадочно ищет, как избавиться от Солженицына. Раздавить его на глазах у мира, уже читающего «Архипелаг», не решились. 12 февраля 1974 его арестовывают, привозят в Лефортовскую тюрьму, предъявляют обвинение в «измене родине», на следующий день зачитывают Указ о лишении гражданства, везут под конвоем в аэропорт и высылают из страны.

Что же за книга такая – «Архипелаг ГУЛАГ»? Что вышло из переплавки тяжёлых чугунных осколков?

«Архипелаг возникает из моря» – так названа глава о легендарных раннесоветских Соловках. Каковы же очертания всплывшего Архипелага?

Вслед за автором мы ступаем в ладью, на которой поплывём с острова на остров, то протискиваясь узкими протоками, то несясь прямыми каналами, то захлёбываясь в волнах открытого моря. Такова сила его искусства, что из сторонних зрителей мы быстро превращаемся в участников путешествия: содрогаемся от шипения: «Вы арестованы!», изводимся в камере всю бессонную первую ночь, с колотящимся сердцем шагаем на первый допрос, безнадёжно барахтаемся в мясорубке следствия, заглядываем по соседству в камеры смертников, – и через комедию «суда», а то и вовсе без него нас вышвыривает на острова Архипелага. – Мы сутки за сутками едем в забитом арестантами «вагон-заке», мучаясь от жажды; на пересылках нас грабят блатные; в лагерях на Колыме и в Сибири мы, истощённые голодом, замерзаем на «общих работах». Если хватает сил, мы оглядываемся и видим вокруг – и слушаем рассказы – крестьян и священников, интеллигентов и рабочих, бывших партийцев и военных, стукачей и «придурков», уголовников и «малолеток», людей всех вер и народов, населявших Советский Союз. И лагерное начальство видим, охранников, «сынков с автоматами». И каторжные лагеря, колонны зэков с лоскутными номерами в окружении овчарок, рвущихся с поводков. Мы сами, может быть, никогда не решились бы на побег – но с какой страстью, и надеждой, и отчаянием следим мы за побегами смельчаков! И вот приходит время восстаний, – мы читаем о них и уверенно знаем, что и мы были бы со всеми, «когда в зоне пылает земля». – А те из нас, кто выжил, попадают в ссылку, и ссылка та иногда тяжелее лагеря. Тут узнаём, что миллионы наших сограждан были, оказывается, выброшены из родных мест: «мужичья чума» сгноила лучших, работящих, независимых крестьян с их семьями, при каждой судороге внутрипартийной борьбы «вычищали» и высылали сотни тысяч ни в чём не повинных горожан, а во время и после Великой войны – ссылали целые народы.

И ещё сверх этого гигантского полотна, сверх сотен людских судеб – разворачивает Солженицын историю наших карательных потоков, «нашей канализации», прослеживает путь от ленинских декретов к сталинским указам, – и становится видно с жестокой ясностью, что не цепь «ошибок» и «нарушений законности» воздвигла проклятый Архипелаг, а был он неизбежным порождением самой Системы, без этой нечеловеческой лютости не удержать бы ей власть.

Но если бы всем тем исчерпывался «Архипелаг ГУЛАГ» – его постигла бы судьба исторических трактатов: с уходом в прошлое описанной эпохи они становятся источником сведений о ней, в лучшем случае – её памятником. Однако «“Архипелаг” невозможно рассматривать как всего лишь произведение литературы, хотя это литература, и литература великая… Это нечто совершенно уникальное, не имеющее аналогов ни в русской, ни в западной литературе», – писал один из первых критиков. Что это? – историческое исследование? личные мемуары? Политический трактат? философское размышление? – нет, «скорее сплав всех этих жанров, где целое значительнее суммы отдельных его составляющих».