Командир части газету читать не стал, однако выслушал. Рядовой Тони Курц уложился в три минуты. Герр[8] полковник недобро прищурился, но все же пообещал узнать подробности. Не обманул. Не только узнал, но и поделился, причем на этот раз в командирском кабинете присутствовали оба – и Тони, и Андреас.

Мать Германия и в самом деле ждала подвига от своих сыновей. Кандидатуры таковых уже утверждены в Берлине, причем на самом-самом верху. Горным же стрелкам Курцу и Хинтерштойсеру предлагалось не отвлекаться на посторонние предметы и усиленно заниматься боевой подготовкой. Одна из рот уже начала сборы к недалекой чешской границе.

Вопросы есть? Вопросов нет. Кру-у-у-гом! Шагом ма-а-арш!

– Им же послать некого! – Хинтерштойсер, с омерзением затянувшись, отправил окурок прямиком в ведро с грязной водой. – Генрих Харрер смог бы, но у него травма. И вообще, он австриец. А кто еще остался из «категории шесть»? После того, как накрылись Седлмайер и Мехрингер[9], все остальные хвосты поджали. А итальянцы команду готовят, и австрийцы готовят…

– И французы тоже, – невозмутимо согласился Курц. – Но кого-то все же нашли. Полковник намекнул, что из «черных», из парней Гиммлера.

Курили все в том же «зале заседаний», перебравшись ближе к распахнутому окну. Носом старались не дышать.

– Говорят, какая-то особая команда. Их называют «гэнгз» – «гангстеры»…

– Эти могут, – хмыкнул Андреас. – Асфальтовые скалолазы![10] Брось, Тони, это несерьезно, идти надо тебе и мне. Если возьмем Норванд[11], нам все простят. Победителей не судят!

Хинтерштойсер оглянулся и на всякий случай перешел на шепот:

– Просимся в отпуск на… Да хоть… Хоть на свадьбу. Ты женишься, я – твой свидетель. И – к Эйгеру! Эх, жаль, денег мало, придется на велосипедах, вымотаемся в тряпочку… Ну и пусть! Это наш шанс, последний шанс, понимаешь?

Курц поглядел в темное окно.

– Иногда судят и победителей. Если не будем первыми, трибунал обеспечен. Но, знаешь, Андреас, не начальства я боюсь. Есть судья иной, нелицеприятный.

Хинтерштойсер недоуменно моргнул, но внезапно стал серьезным.

– Ты имеешь в виду… Эйгер?

– Да, Эйгер. Проклятый Огр!

Рука мужчины лежит на ее плече. Женщина не отодвигается, стоит ровно. Совсем рядом – каменная балюстрада, за нею обрыв, утонувший во тьме каменистый склон. Вдали – огни города, корабли в тихой бухте.

Вечернее тепло сменилось ночной прохладой, хвойный дух – запахом влажной земли. Говорит мужчина – черная тень. Женщина молчит, пальцы правой поглаживают кольцо-саркофаг. Смерть по-прежнему рядом, невидимая, безгласная.

– Наша штаб-квартира будет в Париже. На тебе все связи, все контакты…

Женщина кивает и внезапно оборачивается:

– Слышишь?

Мужчина смотрит назад, пожимает широкими плечами.

– Радио? Кажется, забыл выключить.

– Танго!

Сквозь ночь доносится еле слышный голос невидимой певицы. Слов не разобрать, и женщина начинает напевать сама:

Мужчина улыбается, гладит женщину по щеке. Она улыбается в ответ.

Ее правая ладонь скользит вниз, ныряет в пиджачный карман. Мужчина не замечает, смотрит в ее глаза. Губы легко касаются губ.

Уже не поет – шепчет. Губы вновь соприкасаются, ладонь в белой перчатке – левая, легко сжимает мужские пальцы.

– Погоди… Погоди! Ты хочешь… Хочешь услышать мой ответ?