Некоторые полицейские отреагировали молча, зато другие продемонстрировали вызывающее недоверие; тут Кальдер язвительно напомнил, что, если бы они так не старались привлечь к ответу меня, мальчишка уже сидел бы под арестом и им бы не пришлось его искать.

– Сначала спрашивать надо! – сказал Кальдер, но даже я покачал головой.

Если бы я в самом деле был зачинщиком, я мог убить мальчика, пока полиция выясняла у свидетелей, кто на кого напал. Полицейские сначала действовали, потом спрашивали; это было опасно, но куда опасней было бы поступать наоборот.

В итоге мы с Кальдером покинули участок вместе. На улице он сбивчиво попытался выразить мне признательность:

– Э-э… Тим… Благодарю вас за… Если бы не вы… Не знаю, что и сказать.

– Ничего не говорите, – сказал я. – Я сделал это не раздумывая. Рад, что вы в порядке.

Мне казалось, что все остальные давно должны были разъехаться, но Дисдэйл и Беттина ждали Кальдера, а Гордон, Джудит и Пен – меня. Они стояли группой возле каких-то автомобилей и разговаривали с тремя-четырьмя незнакомцами.

– Мы знаем, что и вы, и Кальдер приехали на поезде, – сказал Гордон, подходя к нам, – но мы решили отвезти вас домой.

– Вы чрезвычайно добры, – сказал я.

– Дорогой Дисдэйл… – начал Кальдер. Ему, казалось, все еще недоставало слов. – Право же, большое вам спасибо.

Вокруг него поднялась суматоха; идол подвергся опасности и был спасен. Незнакомцы вокруг машин оказались рыцарями пера, для которых Кальдер Джексон всегда новость, живой или мертвый. К моему ужасу, они заявили о себе, извлекая записные книжки и фотоаппараты, и записали все, кто бы что ни говорил, только вот ничего не добились от меня, поскольку я хотел одного – чтобы они заткнулись.

С таким же успехом можно пытаться остановить лавину, подставив ладонь. Дисдэйл, и Беттина, и Гордон, и Джудит, и Пен сделали дьявольскую работу, в результате которой я на какое-то время попал в историю как человек, который спас жизнь Кальдеру Джексону.

Никто, похоже, не подумал о том, что напавший может предпринять вторую попытку.

Я смотрел на свою фотографию в газетах и гадал, читает ли их мальчишка и знает ли он теперь, кто я такой.

Гордон вновь приступил к работе; свою подрагивающую руку он старался не выставлять на всеобщее обозрение.

Когда он оживлялся, как в тот день в Аскоте, то, казалось, забывал о маскировке, но в остальное время приспособился сидеть за своим столом, сгорбившись и зажав руку меж колен. Я жалел его. Никто не замечал, что его рука дрожит, никто на сей счет не высказывался, но Гордон тайно страдал.

Однако работе это не мешало. Гордон вернулся в июле, бодро поблагодарил меня в присутствии прочих за временное заместительство, затем забрал с моего стола свои бумаги и вновь взвалил ответственность на себя.

Джон попросил его, опять-таки в присутствии Алека, Руперта и меня, довести до нашего сведения, что именно он, Джон, должен официально замещать Гордона, если таковая необходимость возникнет вновь. Он подчеркнул, что является старшим и работает в банке дольше, чем я. Он заявил, что Тим Эктрин не должен шагать через головы.

Гордон мягко ответил ему, что, если необходимость возникнет, председатель, принимая решение, несомненно учтет каждый фактор. Джон внятным шепотом отпустил пару ядовитых замечаний насчет любимчиков и незаслуженных привилегий, а Алек иронически посоветовал ему найти такой торговый банк, где не держали бы племянников.

– Что ты как маленький, – сказал он. – Разумеется, они хотят, чтобы следующее поколение продолжило семейный бизнес. Почему бы и нет? Это же естественно.