Путь к отчаянию от славы,
И к насилью от воззваний.
Вместо мира снова войны
Без каких либо сомнений.
Меттерних весьма доволен,
Александр в недоуменье.
•••
Эх! Двадцатый год, мятежный
Запылал да закружил.
Александр суеверно
Бонапарта в том винил.
В том, что тот своим примером
Честь престолов обнулил
И горластым, злым и серым
Смердам головы вскружил.
Португалия, Неаполь
Там испанцы, тут Пьемонт,
Как со стапелей корабль
Революции в тот год
На Европу опустились,
Реставрации грозя.
«Словно в вихре закружились
Бонапартовы друзья», —
Александр о том всё чаще
Думал тщетно и мрачнел:
Что не так с священной властью,
Знать хотел, но не сумел
Он понять, чего народам
Не хватает. Что не так.
Всё слабее год от года
Мог понять, кто друг, кто враг.
Потому тень Бонапарта
В мятеже любом он видел.
И рассорился с Лагарпом,
Мудрецов возненавидел.
Стал чужой служить он воле
Да интригам Меттерниха.
Посылал солдат на бойню,
Вместо мира сеял лихо.
И совсем отставил планы
Дарования свободы.
И решил, что быть тираном
Благо для его народа.
Разочарование
Двадцать первый год. Начало мая.
Александр задумчиво сидит.
С клёкотом весёлым птичья стая
Над беседкой к северу летит.
С завистью птиц взглядом провожая,
Он подумал: -Как бы я хотел
Улететь с той журавлиной стаей
От своих бесплодных царских дел.
Птицы, вас не мучат наши страсти:
Вожделений сладостный туман,
Жажда славы, как и жажда власти.
И любви несбыточной обман.
В небесах парите вы привольных,
Нас не замечая с высоты,
Мелочных, бескрылых и безвольных,
Изолгавшихся до тошноты.
Жить чужим трудом, нужды вам нет тут,
Как и воевать, весь мир губя.
Птицы, вы одни на всю планету
Сеете добро вокруг себя.
Царь вздохнул и вышел из беседки.
Он решил вернуться в кабинет,
К золотой, но ненавистной клетке,
Где душой томился много лет.
•••
С Меттернихом он устал сражаться,
И от вероломства он устал.
Вышло всё не так, за что он брался.
И качнулся славы пьедестал.
Миражи военных поселений
Обернулись бунтами крестьян.
Вольности проект, что так лелеял
Затянул апатии туман.
Свой народ, что одичал от рабства
Понимать, считал он, не с руки.
Он мечтал о жизни в тихом графстве,
Где-нибудь в Европе, близ реки.
Где звучит свирель, не балалайка,
И всегда ухожены поля,
Вороньё не кружит чёрной стайкой.
И теплее кажется земля.
Потому скитался, как Агасфер,
С жаждой избавление найти
От судьбы, где лишь топор на плахе
Виделся ему в конце пути…
Призрак
Холодом подуло из камина,
Хоть огонь в нём весело горел.
Царь себе на плечи плед накинул,
Обернулся и остолбенел.
В кресле у огня в простой шинели
Мрачно восседал Наполеон.
«То ль с ума сошёл я, в самом деле,
То ли это вновь кошмарный сон?», —
Думал Александр, объят сомненьем,
Глядя на зловещий силуэт.
Вдруг пронзила мысль, как так, без тени
Силуэт сидит, а тени нет.
В тот же миг он вспомнил донесенье,
В нём слова: «…злодей уж обречён», —
Понял он, что видит приведенье-
Тенью был теперь Наполеон.
Бывший император стал моложе,
Чем-то неземным светился лик.
Или то в огонь камина всё же
Жар из преисподней с ним проник.
Бонапарт смотрел, чуть усмехаясь,
Вскинув брови и брезгливо сморщив нос.
«Вслед за мной туда пойдёшь, я знаю», —
На камин кивнул и произнёс
Силуэт покойного тирана,
Вечного соперника царей,
Кто смирял и племена, и страны,
Возносясь над Францией своей.
«Мог бы ты в Париже всё исправить,
Если бы послушался меня, —
Продолжал он, – Францию оставить,
Честь врага достойного ценя
И мои условья отреченья-
Я за них готов был умереть.
А теперь готовься ты к мученьям
Перед тем, как в гости примешь смерть.
Ты когда то орден Беннигсену
У меня в Тильзите попросил
Для злодея, имя чьё презренно,