Публика безмолвствовала. Многие поняли, что продолжения концерта не будет, и начали покидать зал. Заметив это, Ермолов вновь что-то сказал своему телохранителю, и тот, поднявшись во весь рост, громко проговорил на весь зал:

– Всем на места-а-ах сиде-е-еть! Танцева-а-ать, кущать, вэсэлица! Всем щампанскава за щот Шамиля Ермолова!

Зрители не знали, как дальше себя вести. Многие, понимая, что кавказцы не шутят, продолжили ужин, некоторые нервно закурили, а третьи выпили подряд несколько рюмок, обмениваясь короткими фразами.

В этот момент между столиками забегали официанты и начали разносить обещанное шампанское. Публика, оценив щедрость генерала, начала постепенно приходить в себя. Большинство зрителей вернулись в зал и вновь уселись на свои места.

– Да, а мы-то все думали, что Аракчеева и Костылин что попало в городе творят, – сказал Давид Борисович. – Сколько было об этом сказано. Темная вечность, новый застой… Но, чувствую, времена веселее начинаются. Представляете, что он может сделать с любым из нас, если на публике позволяет такое?

– Это кошмар какой-то. Бедный Ларя. Надо сходить к нему в гримерку.

– Сидите пока на месте, Катюша. Не надо их провоцировать.

Троегубов убедил свою спутницу остаться на месте, и они продолжили разговор о будущем города N.

После того как Илларион скрылся за кулисами, Ермолов, осушив бокал вина, прошептал Ниночке на ухо:

– Эсли хоть один щакал на тебя пасмотрит или слово плахое скажит, я ему горло пэрэрэжу, только скажи.

– Зачем же вы так, – сказала Ниночка, пряча улыбку. Сочувствие, высказанное Ниночкой по отношению к публично униженному бывшему возлюбленному, было притворным. На самом деле она осталась довольна тем, что произошло.

– Патамушта ты мой лэбэдь, а я твой сокал, – сказал генерал и осушил бокал с красным вином.

«А кто тогда шакал?» – подумала Ниночка, но сразу забыла об этой мысли, наслаждаясь осознанием того, что она теперь отомщена за все нанесенные ей обиды.

«Так ему и надо, – думала она, пока ее спутники обсуждали случившееся и продолжали смеяться, изображая беспомощность Иллариона. – Теперь пусть только попробует слово плохое про меня сказать. И другие пусть тоже заткнутся».

После того как от Ниночки ушел Илларион и умер Виктор Иванович, в городе стали отпускать в ее адрес недвусмысленные шутки. Называли ее «черной вдовой», говоря, что Костылин – это первая ласточка, что такая участь постигнет любого мужчину. Кто распускал такие слухи в городе, было неясно. Жена Виктора Ивановича, после его скоропостижной смерти, ушла в хрисламский монастырь.

Проведя в ресторане еще около часа, плотно поужинав и прослушав еще две кавказские мелодии, Первая Голова в окружении своей свиты покинул «Голодный хунвейбин».

С тех пор Ниночка стала постоянной спутницей генерала Ермолова. Он брал ее с собой на различные приемы и светские рауты, устраиваемые китайцами в честь нового градоначальника. Ему хотелось, чтобы она ушла из театра, но Ниночка каким-то образом смогла убедить его, что не мыслит себя без сцены. Генерал, к тому времени уже относящийся к своей любовнице с особым трепетом и нежностью, совсем не вязавшейся с его образом брутального военного, позволил ей играть, настоятельно рекомендовав новому руководству театра сделать ее примой «Сарказмотрона».

Ниночка и Шамиль стали близки в первую же ночь. Сначала они жили в его пятикомнатной квартире в центре города, а затем в роскошном особняке, подаренном ему китайцами. Везде и всюду за ней следовали два могучих телохранителя. Они сидели на репетициях, стояли у входа в гримерку, сопровождали в походах по магазинам и по первому звонку доставляли ее к генералу.