Герр Штерн намеревался предложить Александру работу. Работу крайне высокооплачиваемую – он сразу назвал сумму, которая заставила Александра изобразить на лице кривую ухмылку. Сам-то он исторг ее по той причине, что такие деньги просто так, парню с улицы, не платят. Но немец, видимо, истолковал гримасу по-своему, потому что тут же увеличил сумму на треть и прозрачно намекнул, что это – лишь твердая ставка. Однако на вопрос о сущности предстоящей работы отвечать не спешил.

– Видите ли, Александр Игоревич, мне важно получить ваше принципиальное согласие. Со своей стороны, я могу вас заверить, что моя фирма не делает ничего противозаконного… будем откровенны, с точки зрения вашего законодательства.

Эта оговорка Саше по-крупному не понравилась, но послать нового знакомого на три всему миру известные буквы он не спешил, поскольку названная немцем сумма не просто впечатляла – она зачаровывала. А тот тем временем развивал тему.

– Но несмотря на то что деятельность наша не является противозаконной, мне бы не хотелось афишировать все детали человеку, который не состоит у меня в штате. Разумеется, если вы сочтете, что деятельность фирмы противоречит вашим моральным принципам, вы всегда сможете уйти…

– И однажды меня найдут в Москве-реке с ногами в тазике с цементом, – усмехнулся Александр.

– О, Александр Игоревич, вы, видимо, смотрели слишком много плохих фильмов. Поверьте, серьезные дела так не делаются. Просто я хочу, чтобы окончательное решение вы принимали на основании всех фактов. Но согласитесь, допускать человека к служебным тайнам можно только тогда, когда этот человек – уже сотрудник, не так ли? Собственно, для этого мне и необходимо ваше предварительное согласие. И я вас не тороплю, подумайте…

В свое время Саше пришлось не раз сталкиваться с этим «я вас не тороплю». В устах многих работодателей это было лишь «проверкой на вшивость». Бывало, он приходил с готовностью согласиться на предложение и наталкивался на равнодушное «простите, но это место уже занято». К тому же впереди маячила женитьба, а Леночка – существо во многом неземное, и рай в шалаше способна выносить лишь на период романтической влюбленности. Это он понимал прекрасно.

– Если вы гарантируете, что ваша деятельность законна…

– Ваш язык, – прервал его немец, – обладает интересными особенностями. К примеру, эти слова – «законная» и «незаконная». Видите ли, Александр Игоревич, оба этих термина не исчерпывают все поле вариантов. Есть еще и третий как минимум, когда деятельность не предусмотрена законом вообще. В этом случае, согласитесь, ее нельзя назвать незаконной, но и под понятие законной в узком смысле этого слова она не подпадает. Я утверждаю, что ни один аспект нашей деятельности не подпадает под понятие «незаконная».

– Вы блестяще владеете русским языком, герр Штерн.

– Благодарю.

– Где вы так здорово его изучили?

– Вы, если я правильно выражаюсь, заговариваете мне зубы? Я готов ответить на все ваши вопросы, но только после того, как зачислю вас в штат. Не ранее.

Этот разговор был первым – потом он повторялся еще не раз. Только каждый раз на месте Штерна сидел сам Александр, а напротив него, терзаясь сомнениями, разрываясь между подозрительностью и чудовищно приличной зарплатой, сидел очередной кандидат. У Штерна было немало тайн, и одной из них был способ подбирать кандидатуры. Следовало отдать ему должное – он не ошибся ни разу… если не считать ошибкой Ваньку, но тот был все же неплохим членом команды, а женился уже после того как… и предвидеть эту женитьбу, думается, Штерн никак не мог. Александру вдруг пришла в голову забавная мысль, что сейчас, спустя шесть лет, он знает о деятельности Арены лишь немногим более того, что сообщил ему Штерн тогда, после получения предварительного согласия. И все, что он сам, в свою очередь, рассказывал своим будущим друзьям-коллегам, было лишь частью, весьма малой, из огромного объема информации, которой располагал шеф. Но и этой части вполне хватало, чтобы полностью перевернуть мировоззрение человека.