– Венсан, – позвала я, спустилась на пару ступеней. Но он не обернулся, не поднял головы. Зато меня услышала собака и зарычала. – Что это за собака? Если она тебе нравится, понимаю, она красивая; но я девчонка, я таких боюсь.

Он развернулся резко, будто в него кинули кинжал. Он переоделся – в черный костюм, почти смокинг, из толстовки с «Нирваной» и легких синих джинсов.

– Кто вы? – спросил он, новый. И я поняла: это не Венсан.

То есть это, конечно, был Венсан – и в то же время не он. Словно кто-то вселился в него, взял взаймы его внешность – повесть о похитителе тел. Сказал, мол, на рассвете встретимся, а Венсану дал тело старика-бомжа, бывшего профессора, или ребенка-идиота и одновременно математического гения, или поэта, полного золотых слов и опиума; а может, вообще отправил в прошлое – смотреть на войны, походы, чуму, революции, чтобы он мог лучше сыграть. Дух же, взявший на время тело Венсана, моего парня, с именем цвета зеленого чая и фамилией как марка дешевого виски, был… был недобрым, как органная музыка.

– Кто вы? – повторил он еще раз и начал подниматься ко мне по ступенькам. – И что вы делаете в моем доме?

– Я… это не важно. Я жена Венсана, он здесь живет, – пока мне было не страшно, вдруг это игра или нелепость, так ошибаются в толпе.

– Венсана? Я живу здесь много лет, и иногда в телефоне спрашивают Венсана, я говорю, что не туда попали. Понимаете, вы не туда попали. Вы проститутка?

– Нет… – я шагнула назад; думала, там пропасть, яма, прикрытая хворостом, открытый люк в городские катакомбы, а там оказалась ступенька наверх. Он же шел на меня снизу, и я видела, что все другое: глаза, брови, складки у губ, сами губы; что он сделал с Венсаном, где Венсан?

– Я иногда привожу сюда проституток, но жить с женщиной… это мерзко… – словно пауки и лягушки падали из его рта, красивого, но надменного; сказка братьев Гримм про хорошую и плохую сестер; книга про Дориана Грея; два портрета в одном; обложка «Кода да Винчи» – стереокартинка, когда у Джоконды два лица – ее и череп…

– Я уйду, – сказала я. – Вот так, как есть: в носках, домашних джинсах в пятнадцать дырок и в свитере; пойду по дождю, забуду дорогу сюда, только уберите собаку и скажите, где Венсан? вы убили его или только ранили?

И тут он ударил меня; в грудь; как выстрелил из ружья; я влетела в стену – упала одна из повешенных мной фотографий; черно-белая, тот самый рыбацкий поселок; упала мне на голову, обсыпала стеклом; а он ударил меня еще раз, в лицо, кулаком, будто я не девушка, а картон, за которым золото; больно было до черноты, до сверкания, как рябь на море от солнца; потом он потащил меня в комнату с зеркалом; я кусала его за пальцы, крутилась, визжала – меня в жизни не били; а он был такой сильный, словно огромная рыба, уронил меня на пол, содрал всю одежду. «Венсан, Венсан!» – кричала я, будто он мог услышать меня из глубин этого существа, лечь со мной рядом на пол, повернуться, сказать: «О, Жозефина!» – словно нашел меня только что за шторой и теперь мне водить; но Венсан не появился; «кто ты?» – спросила я, разбитая, когда он встал надо мной, черный, тенью, как огромные крылья; «Дамиан Гессе», – услышала я из зеркала, ударила по зеркалу: «кто ты? кто? будь проклят»; потом он отпустил меня, ушел к своей собаке, на кухню, включил миксер. Я вышла на этаж, полный электрического света, посмотрела в лицо камеры под потолком, показала фак; зашла в лифт; внизу никого не было, словно Дамиан их всех убил: охранников, сигнализацию; вышла на полную воздуха улицу. Шел дождь, тихий, мелкий, воздух был плотным от него, как кисель; а я будто оглохла, будто тонула, кровь текла из носа, из губ, с рассеченной брови; поймала такси; таксист охнул и хотел уехать; «пожалуйста, это несчастный случай, я вам заплачу, я ничего не испачкаю»; он остановился, разрешил мне сесть: «может быть, вас отвезти в больницу?»; и вдруг мы с ним узнали друг друга: это был тот таксист, который вез нас с Венсаном с венчания. «Отвезите меня домой», – и он повез меня к Анне; помнил; это было необыкновенно, я начала плакать так же тихо и мелко, как шел дождь, все лицо сразу адски разболелось. «Я поднимусь, возьму деньги…» «нет, не нужно, просто оставайтесь живой»; и уехал; я поднялась по темной лестнице – лампочки то били, то воровали в первый же день, как чья-то добрая душа тратилась и вкручивала, – и позвонила; только бы она была дома… Анна оказалась дома; опять в халате, в креме; узнала, закричала, втащила меня в крошечную прихожую, под ноги мне попалась белая пушистая кошка-экзот, вместо меня друг.