– Да, поработали вы на славу, унтершарфюрер, – Раух взглянул на мрачного как туча Флепса. – Порадовали рейхсфюрера. Уведите! – приказал он двум своим солдатам. – И не спускайте с него глаз, пока за ним лично не приедет оберштурмбаннфюрер Пайпер.

Перевязывая Добинса, Маренн подняла голову.

– Раненых необходимо отправить в госпиталь и обеспечить им должный уход. Это хоть как-то сгладит впечатление. Вызови санитарную машину.

– Да, конечно, – согласился Раух.

– Скажите, мэм, – лейтенант Лэрри, собрав силы, приподнялся на локте. – Я умру? Я вижу, вы хороший врач. Скажите мне правду.

– Вас сейчас отвезут в госпиталь, и я сама сделаю вам операцию, – Маренн осторожно прикоснулась к его плечу и помогла ему лечь удобнее. – Я вам скажу честно, положение ваше тяжелое, но не смертельное. Мы справимся. Вы все-таки увидите Чикаго, я уверена в этом.

– Благодаря вам, мэм, – едва слышно прошептал он. – Если я выживу, я буду молиться за вас…

– Пришла машина, госпожа оберштурмбаннфюрер, – сообщил один из эсэсовцев.

– Я слышал, вас зовут Ким, мэм, – Лэрри снова открыл глаза. – Фрау Ким. Я назову так свою дочь, если вернусь в Америку. В честь женщины, которая спасла меня…

– Вы обязательно вернетесь, – пообещала она. – Я прослежу за этим. Несите в машину, – скомандовала немецким санитарам, прибывшим с транспортом. – Я поеду с ними. Скорее всего, вернусь вечером, – добавила, обращаясь к Рауху.

Она вернулась, когда уже стемнело, – на бронетранспортере самого оберстгруппенфюрера СС Зеппа Дитриха. Для надежности. Раух подошел к машине и помог ей спуститься.

– Благодарю, штурмфюрер, – она махнула рукой офицеру, который сопровождал ее, – передайте оберстгруппенфюреру, что со мной все в порядке, и мою признательность. Он в ярости от всего, что случилось, – сказала Рауху, когда бронетранспортер уехал. – Зепп уверен, что американцы все представят так, что он сам отдал приказ не брать пленных и расстреливать безоружных. Одним словом, история получилась некрасивая, и она еще аукнется. Доктору Геббельсу придется напрячь все воображение своего аппарата, чтобы найти достойное объяснение. Отто вернулся?

– Нет еще. Он пока у Хергета, – ответил Раух. – А тот американец из Чикаго? Он выжил?

– Да, потерял много крови, но все-таки мне удалось вытащить его. И санитара. Они одни из немногих, кто хоть как-то будет свидетельствовать в нашу пользу.

– Благодаря тебе. Я понимаю, тебе было непросто один на один с разъяренными бойцами. Устала?

– Я испугалась, Фриц. Был момент, когда я поняла со всей очевидностью, что меня вот-вот убьют свои. Такого прежде не случалось. Никогда. Ни на Восточном фронте, ни на Западном. Я всегда могла рассчитывать на тех, кто носит такую же форму, как и я. А здесь, только дай я малейшую слабину, покажи немного неуверенности, и он пристрелил бы меня вместе с этими американцами. Несмотря на мой мундир, на погоны, я уж не говорю – несмотря на то, что я женщина. Что-то происходит. Что-то страшное, Фриц. Если это в элитных частях СС, что тогда говорить об остальных? Слово старшего офицера скоро потеряет свою силу, дисциплина держится на волоске.

– Не думаю, что дело обстоит именно так, – Фриц покачал головой. – Просто нервы у всех на пределе. Этот Флепс из «Лейбштандарта Адольф Гитлер», элита из элит, но их так отутюжили осенью в Белоруссии и Польше, что, конечно, это не может не сказаться на общем настроении. Наверное, сейчас не время для милосердия.

– А когда бывает время для милосердия? – она посмотрела ему в лицо. – Ты знаешь такое время? Милосердие всегда не вовремя.

– Наверное, ты права, – он вздохнул и добавил: – Оказывается, здесь есть местечко, где можно провести время с большим комфортом.