Звонили с работы, пожелать счастливого пути перед вылетом из Москвы, и напомнить, что завтра с 9.30 приём и кто записанные люди. Это значило, что опция переночевать в гостинице и улететь завтра днём другим рейсом отпала в полуфинале. Рывок к стойке регистрации, и рука с паспортом легла на барьер.

– Регистрация на ваш рейс уже закрыта, – удивилась девушка Вера в терминале Е. – Вы опоздавшая пассажирка, надо на центральную звонить, чтобы для вас её открыли.

Центральная как раз в это время вошла в роль сфинкса. Призвали девушку Катю. Центральная хранила молчание и в диалоге с ней. Очередь широкими мазками, не жалея выразительных средств, в красках живописала нижайший культурный уровень некоторых женщин, которые лезут без очереди. Призвали к трубке на проводе молодого человека с бейджем на шее. Он постучал пальцами по кнопкам и воззвал. Центральная проигнорировала и его зов.

– Вы опоздавшая пассажирка? – начал уточнять приятный молодой человек, по-видимому, готовя меня к примирению с неизбежным. Молодость хороша всем, кроме отсутствия жизненного опыта. Он недооценил, с кем имеет дело. Я повернулась к очереди и закричала.

– Поднимите руки, кто летит на Тель-Авив, нам закрыли регистрацию на рейс!

– Мы летим на Тель-Авив, – грянула половина толпы у анонимных стоек, поднимая вверх руки.

Молодой человек вздрогнул и обратился к центральной со своего личного телефона. Нас начали регистрировать.

– Не волнуйся, я получила посадочный и сдала багаж, – отчитывалась я, пройдя расслабленных таможенников. – Правда, открыты только половина кабин, но зато…

– Компьютер показывает, что твой самолёт уже летит, с тобой всё в порядке?

В посадочном талоне пассажиров любезно приглашали к выходу 29 в терминале D. Это значит, что мне предстояло преодолеть 15 минут в обратную сторону E-D, – по прежнему в полной зимней экипировке с сумкой, но уже с одной сумкой вместо двух. На пути к старту на повторной дистанции у меня были граница, проверка документов и безопасности.

Церемонные японцы в числе двух десятков кротко ждали своего часа на погранконтроль. Токио улетел в 20, наш в 20.10, время на часах было 20.30.

– Самолёт если улетел ваш, возвращаться вам тоже через Е надо будет, – сочувственно сказал симпатичный пограничник, ставя штамп.

Я морально готовилась к спринту.

– Мой самолёт улетает, – сказала я людям в очереди на проверку документов.

Очередь расступилась.

– Можно я разденусь первая? – спросила я мужчин в очереди на проверку безопасности.

Мужчины не возражали.

Путь вперёд был свободен. 38-й выход на посадку, – не порадовала взгляд жёлтая табличка, и я побежала полкилометра к 29-му. Первый раз в жизни я неслась мимо магазинов дьюти-фри и кафе из любви к искусству бега в зимней одежде в закрытых помещениях. По расписанию самолёт улетел двадцать пять минут назад.

– Есть кто-нибудь на Вену? – раздавались крики за поворотом.

В конце поворота, как награда на финишной прямой, стояли три стюарда, выкрикнув прощальное:

– Все прошли на Тель-Авив?

Они не услышали бы мой голос. Они не различили бы мой крик. Единственное средство дать им знать, что нас таких ещё минимум дюжина, просто не все так резво бегают, было – завопить. Простите меня, люди. Я вопила в тихом пристойном зале международных вылетов аэропорта Шереметьево первый раз в жизни. Но мне надо было вылететь этим рейсом, сегодня вечером.

– Тель-Авив! – хорошо поставленным голосом взвыла я, размахивая рукой. – Мы тут!! Нас регистрировали на терминале Е!! Мы стоим на границе в огромной толпе!!!

– Совсем посказились, – сказала стюардесса коллеге, отрывая посадочный, и уточнила у меня, за каким лядом нас в Е вообще понесло.