Гдов побывал на одной из его лекций перед тем, как председатель товарищеского суда получил в 1983 году трешник за «клевету на общественный строй» (в лагере еще три с половиной добавили за «хулиганку», умней ничего придумать не могли, уроды; вышел уже при Горбачеве в 1987-м, в 1988-м уехал). Лектор упоенно зачитывал квартирным слушателям искрометные протоколы собственных допросов, сам смеялся в остроумных местах текста, призывал слушателей никого и ничего не бояться.

Гдову показалось, что отважный законник-крючкотвор чуть-чуть теряет бдительность, писатель спросил его, когда разрешено было задавать вопросы:

– Хорошо. Вы обыграли следователя. Вы возвращаетесь с улицы Дзержинского домой, и вам на голову падает кирпич. Ваши действия?!

Альбрехт не на шутку рассвирепел.

– Вы провокатор! – яростно выкрикнул он, обратив в сторону Гдова сухой палец.

«Собственно, вот и упал тогда символический советский кирпич на уважаемого Владимира Яновича», – пробормотал Гдов.

И так разволновался, что уже не мог больше работать день и в этот.

1. Кто такие были советские диссиденты? Чем они отличаются от нынешних оппозиционеров?

2. Каково происхождение этого иностранного слова, легко вошедшего в русский язык и навсегда в нем оставшегося?

3. Каких других знаменитых диссидентов всех времен и народов вы знаете?

4. Не устарело ль на сегодняшний день учение Альбрехта? Конструктивно ль оно? Годится ли для взаимоотношений с нынешними властями?

5. Нужно ли всегда, везде и всем говорить правду, одну только правду? Помогает ли Бог тем, кто это делает?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно, опровергающее расхожее мнение о том, что в России чего бы из краденных у себя на родном заводе деталей трудящиеся дома ни собирали, получается пулемет, какую бы партию ни организовывали – получается КПСС, какое бы общество ни строили – получается Советский Союз. Задача, поставленная им самому себе, была трудная, практически невыполнимая.

«Вот все справедливо утверждают, – думал Гдов, – что последние выборы были безобразно сфальсифицированы, приводя примеры многочисленных злоупотреблений, допущенных теми, кто именуется административным ресурсом, то есть начальниками и начальничками всех мастей и рангов. Всё правильно: кого-то вообще внаглую к выборам не подпустили, отказав в регистрации, где-то вбрасывали бюллетени, куда-то возили на автобусах организованную гопоту, чтобы голосовала как надо. Пойманные за руку, жулики начинали петь песни протеста, что это единичная ошибка, недоразумение, никак не влияющее на общий результат. С особым цинизмом утверждали эти дураки, что их оппоненты действуют на руку врагу, что надо уметь проигрывать, а проигрывая, вести себя с достоинством.

Потому дураки, – продолжал думать Гдов, – что явно перестарались и в какой-то степени разбили себе лоб, когда их попросили молиться неизвестно чьему богу. Можно даже представить себе следующую, совсем не фантастическую сцену. Вызывает кто надо подчиненного ему кого надо и устало говорит ему: “Ты, что ли, совсем на голову больной? Тебе чё сказали? Чтоб ты выборы провел как надо! Но не так же, чтоб как получилось. А получилась чуть ли не однопартийная система, после которой выборы объявляются недействительными и их надо заново проводить, умаляя международный престиж России, стремящейся встать с колен. Тебе что, козлу, мешало, если два-три лоха из оппозиции будут где-нибудь наверху штаны протирать и щеки надувать? Погнал бы тебя под задницу коленом или поганой метлой, да уж больно привык к тебе, уроду! И где других взять, такие же фофаны, как ты, никак не хотите, суки, помнить песню времен тревожной нашей юности, когда все мы были шестерками при старых, тех еще коммунистах-ретроградах: