По восшествии на престол Павел немедленно приказал Ростопчину составить новый устав для русской армии, и Ростопчин выполнил это распоряжение так быстро, что устав был опубликован уже к концу ноября 1796 г. Основанный на переводе устава армии Фридриха Великого, он был принят в штыки русскими офицерами во главе с Суворовым, который отозвался о нем как о «слепом русском переводе изъеденного молью манускрипта, найденного двадцать лет назад на руинах старого замка». Кроме того, Павел придумал новую должность, называвшуюся «инспектор», и отправил этих инспекторов в полки, дабы быть уверенным, что устав должным образом внедряется. О том неприятии, которое вызвал этот устав, говорит тот факт, что в течение трех лет семь фельдмаршалов, более трехсот генералов и более двух тысяч прочих офицеров были уволены со службы, хотя многих из них впоследствии восстановили^>27.

Кроме того, Павел подал пример внедрения устава, приказав Аракчееву устроить ежедневные занятия в Белом зале Зимнего дворца. Прусский полковник Каннабик, раньше командовавший конной артиллерией в Гатчине, на ломаном русском языке читал лекции по тактике штабным офицерам. Павел регулярно посещал занятия и любил, когда там присутствовали его генералы. Только Суворов демонстративно отсутствовал на лекциях. «Слепой, который учит хромого», – презрительно заметил он, и в самом деле Каннабик был такой комической фигурой, что на его занятия ходили не столько послушать его, сколько на него посмотреть. Аракчеев был в замешательстве и воспользовался первым же подходящим случаем, отъездом Павла для коронации в Москву, чтобы положить конец этим занятиям. Тем временем позиция Суворова по отношению к новому уставу становилась все более непримиримой. «Суворов-победитель попал в когти гатчинскому капралу, который взял на себя ответственность за лишение екатерининских генералов их самонадеянности», – заметил Ростопчин, узнав о его отставке, но старый генерал был твердо настроен уйти^>28.

Когда через два года Павел позвал его обратно, чтобы тот провел свою блестящую кампанию против Наполеона в Италии, Суворов вернулся к собственной тактике^>29.

Александр, который теперь был наследником трона и первым великим князем империи, был совершенно сбит с толку и ошарашен тем хаосом, который возник в стране во время царствования его отца, и он все более полагался на помощь Аракчеева. Как офицер, командующий Семеновским гвардейским полком, он должен был следить за тем, чтобы его люди усваивали нововведения, но Аракчеев вместо него осуществлял этот контроль и даже лично занимался подготовкой солдат и офицеров. Александр все еще являлся одним из двух военных комендантов Санкт-Петербурга и на этой должности отвечал за составление рапорта, который подавался два раза в день и в котором сообщалось о положении в гарнизоне и прибытии иностранцев или известных жителей России в город. И в этом ему тоже понадобилась помощь Аракчеева. Как комендант, он вполне подходил, чтобы подавать такие отчеты, но Павел должен был получить рапорт за прошедший день после своего пробуждения в пять часов утра, поэтому Аракчеев в это время входил в спальню великого князя и брал записи Александра, в то время как его супруга Елизавета Алексеевна пряталась под одеялом^>30. Несмотря на явный риск этой маленькой военной хитрости, Павел не раскрыл ее, а услуги такого рода только укрепляли растущую дружбу между Александром и Аракчеевым. Александр испытывал все большее уважение к авторитету и надежности молодого генерала. Кроме того, ему льстило обожание Аракчеева. В мире полном опасностей он казался незыблемой скалой, о которую можно опереться, и Александр делал вид, что не замечает жестокость, проявляемую Аракчеевым при выполнении императорской воли. Среди заботливо сохраненных писем и записок Александра, адресованных Аракчеееву, лишь одна содержит оттенок порицания: «Мне очень жаль, что мой майор и офицеры наказаны за такой незначительный проступок; надеюсь, в будущем они будут более усердны». Более типичным представляется письмо, в котором сказано: «Сделайте мне одолжение и будьте здесь, пока мои гвардейцы не научатся правильно садиться на лошадей»