Алексей Владимирович замолк. Тишина царила недолго:

– Что ж, мысль богата, тут без сомнения, но вы кое-что упускаете из виду. То, что вы описали, это, пожалуй, является понятием «настоящая любовь», – Ольга Фёдоровна на секунду задумалась, постучала ногтем по столу, за которым разговаривала, но чаще всё же выслушивала. За тот миг она вдруг с грустью оглядела дрянную дыру, в коей имела честь пребывать. Будто бы начинала просыпаться; с того печального момента в её поганой жизни, из-за которой она угодила в дурдом, прошло не мало времени, но за те события с ней никто толком и не стремился поговорить «по-человечески». Пятиэтажка, пожалуй, кроме Алексея Владимировича, знала о её «безумии», окружающие сторонились её из-за спутанных волос, размытой физиономии – словом, Ольга Фёдоровна совсем перестала за собой следить, отчего даже могла выскочить на улицу вся в слезах и с потёкшей тушью… – Вы верно заметили, что при рождении мы приходим одиноко. Однако же вся наша дальнейшая жизнь продолжается в одиночестве. Всем, и я готова клясться на этом у псалтыря, в глубине души плевать на проблемы других. Влюблённые рано или поздно расходятся, как бы то ни было, ежедневно они сталкиваются с разными невзгодами, а значит, существуют всё-таки по-разному. Вместе, не могу не заметить, проще, всегда есть кому выговориться, но, знаете, обычно и только. Всем понятно, что влезть в чужую жизнь только на основании любви – это то же самое, что вызвать у окружающих полное неприятие, недовольство если хотите. Грубо произнося, хотелось, как лучше, но вышло, как всегда. Поэтому влюблённые не вторгаются в чужие проблемы, это чревато ещё большими недоразумениями. Даже знаете, крайняя степень защиты своей второй половинки – убийство – как не посмотри, а ужасно. Я и про дуэль, и про недовольство решениями, например, руководства, из-за которого прямо-таки хочется уничтожить тут же ставшего юродивым начальника. – Ольга Фёдоровна встала, держала в руке красную трубку, глядела на рыдающую погоду за окном, – на ваш же вопрос о том, почему человек живёт на земле, я могу ответить только то, что он боится, что смерть принесёт ему ещё большее одиночество, чем даже то, которое он имеет хоть в самый ужасный свой период жизни. Надежда на счастье, а любовь непременно таковой является, погибает только после человека, никак не до. Думаю, что как-то так, – неизвестно отчего Ольга Фёдоровна расхохоталась, и тут же, как бы опомнившись, умолкла.

– Что ж, думаю, что вы в какой-то мере правы… но неужели вы считаете, что настоящей любви не существует?

– Почему? Нет, думаю, что существует. Между насекомыми, например. Думаю, что муравьи по-настоящему любят свою королеву, всё-таки они за неё готовы умереть не раздумывая, а это, пожалуй, и есть самые верха взаимоотношений. Но в людях этого нет. В нас, в отличии от муравьёв, есть одна способность – мыслить. Мыслит ли муравей, или он действует по инструкциям, заложенным в него многомиллиардным опытом? А если и мыслит, то почему он продолжает любить свою королеву? Да, муравьи, быть может, существуют лишь для того, чтобы воспроизводить самих себя, а значит, нужно полностью произвести цикл: вывести принцев и принцесс, сопроводить их полёт, защищать королеву. И много ли в этом мышления? Я считаю, что если существо мыслит, то оно никак не может жить в череде «одинаковости». Этак и с ума сойти можно, – Ольга Фёдоровна звонко рассмеялась, отчего-то с силой пнула стул, заскрипевший о пол и упавший набок.

– Что это за шум? – спросил почему-то взволнованно Алексей Владимирович.