Я не могу передать словами, как действовал на нас его голос. К счастью, в одной из бесед я нашла его собственное рассуждение о голосе:

«…Вы наверное, знаете, как изменчив голос человеческий, как он может быть сух и мертв, какой он может быть ласковый, какой он может быть глубокий, и т. д. И вот, когда святые говорили, в их голосе люди слышали такие глубины, которые они не могли выразить своими словами… Звук, как таковой, может донести до нас какое-то сложное сознание, которого у нас, может быть, и не было. Знаете, есть стихотворение одно, я не помню, чье, но оно сейчас пришло мне на ум:

Молитва перед беседой

Благословение после беседы

На русские беседы приходили и англичане. При этом она практически не знают русского языка. Я спрашиваю: «Почему вы приходите?» – «Голос, – отвечают, – хотя бы услышать его голос», – такая сила убеждения у Владыки. Его беседы, проповеди – только на Евангельские темы. Но рассказывает он так, словно был современником Христа. Его взгляд обращен внутрь. Он не смотрит на слушателей, а словно прислушивается к тому, что в нем происходит. Он видит что-то, что старается передать нам:

«.. Три креста, на среднем – распятый Христос; Сын Божий, распятый как сын человеческий. По правую, по левую руку – разбойники, один, который каким-то чутьем уловил, что рядом с ними распят Некто, Который не подобен ему, Который чист, Который свят, и к Которому он обратился с мольбой о том, чтобы Он его спас. И другой разбойник, который еще был слеп, страдания которого, ужас которого перед смертью не дали ему, как это страшно сказать, заметить Кто с ним распят…

А вокруг у подножия – воины, которые распинали преступников, и толпа, страшная толпа, которая пришла посмотреть, как умирают люди…

Божия Матерь стоит в этой страшной толпе, шумной, взволнованной. А у самого подножия Креста – совершенная тишина, безмолвного, внутреннего молчания Божией Матери и ученика, который по любви соумирает со своим Спасителем и Учителем и Матери, Которая Своего Сына в единстве воли, исполняя то, для чего Она Его родила благодатью Святого Духа, Его отдает на смерть…

И мы все, слушающие, словно стоим там, в этой толпе, а Он умирает на наших глазах, Он, отдавший жизнь за нас…

…и Его снимают со креста и Божия Матерь снова берет Его в объятия, Он снова лежит у Нее на коленях, как лежал младенцем, предназначенным смерти».

Как-то в запасниках Третьяковской Галереи я увидела редкую икону Божией Матери. Склонив голову, Богородица держит на руках Сына Своего. Видна только голова Христа и Его плечи. Она словно укачивает Его, как укачивают на руках засыпающего младенца. Сон – смерть соединяются в этой иконе. Мучения закончились, Он умер, заснул, Его можно баюкать, как когда-то маленького. Вот в этой иконе была та «совершенная тишина… внутреннего молчания Божией Матери».

Его беседы, его проповеди возвращают Евангелие не как литературный памятник, а как живое, реальное слово Божие, которое звучит среди нас.

Я помню, как в Лондон приехала большая группа православных паломников из Германии, из Дортмунда.

Они заполнили самую большую комнату в приходском доме, где обычно устраивались чаепития после литургии, и ждали Владыку Антония. Стульев не хватало. Кто стоял, кто-то сидел на полу, двери в коридор были распахнуты, и там тоже стояли люди.