За столом сидели несколько стариков, занятых тем, что деловито разливали из двухлитровой бутыли из простого стекла зеленоватую «дымку», а ещё пара старух, разомлевших в тепле и потому скинувших с головы на плечи ситцевые платки.

– Мир вашему дому, – приветствовал собравшихся лесоруб и чинно изобразил полупоклон.

– Ты кого же к нам, Анюта, привела? – спросил статный и ещё крепкий старик в синей рубахе с раскрытым воротом.

– Это гость наш, Прохор Иванович, – живо откликнулась молодуха, выходя из-за спины Егора. – К нам постучался. А кто он и зачем пришёл, так это он сам расскажет.

– Гость? – вполголоса промолвил старик, метнув из-под кустистых бровей в сторону молчащего таёжника изучающий взгляд. – Гость – это хорошо. Проходи, мил человек, коли так. За стол садись и перекуси с дороги, чем Бог послал. – Старик протянул Егору полный стакан самогона, а молодая хозяйка ловко и быстро принялась складывать ему на тарелку нехитрую снедь, стоявшую на столе.

Лесоруб ел быстро, грубо разрывая руками хлеб и чуть ли не целиком глотая большие куски мяса. Его никто не торопил и ни о чём не спрашивал – вначале накорми человека, а уж потом вопросы задавай.

Увидев, что пришлый человек немного утолил свой голод, крепкий старик, которому явно была отведена роль старшего в этой великовозрастной компании, поднял свой стакан первача и окинул взором присутствующих, приглашая всех последовать его примеру. Все дружно выпили. Женщины, немного смущаясь, прикрыли рот ладонями, и принялись быстро заедать самогон хлебом, а мужики лишь крепко крякнули и одобрительно посмотрели друг на друга.

Поставив пустой стакан на стол, Нечаев решил, что теперь он может говорить. Выпил алкоголь, отступился от своего правила жить на трезвую голову, чтобы хозяев уважить.

– Егор я. Егор Нечаев. Приехал проведать тётку свою, Дарью Алексеевну. Дома её нет. Думал она у вас. А её и здесь нет.

Выслушав лесоруба, старики все враз беспокойно заёрзали и стали переглядываться – кто должен первым ответить приезжему человеку? Молодуха Анюта поднялась со своего места и отошла под образа, где спрятала руки под расписной передник, накинутый поверх её нарядного хлопкового платья.

– Выходит, ты племяш Дарьи? – Голос Прохора Ивановича прозвучал настолько монотонно и отстранённо, что могло показаться – он с трудом вытягивает из себя слова. – С приездом тебя, Егор. Только вот опоздал ты, паря. Нет Дарьи. Померла она. С месяц как отдала Богу душу. Всё ждала тебя, надеялась. – Старик размашисто перекрестился. Его примеру последовали все находившиеся в комнате.

Ничего не ответил Егор, а только потянулся за бутылью с «дымкой». Дрогнуло его закалённое сердце. Хотя и редко видел свою тётку, но сейчас остро почувствовал, что остался один на свете. Никого не было больше на земле из его родственников. Не с кем перемолвиться и вспомнить былое, заветное. Сам же он до сих пор бобылём живёт, по таёжным заимкам кочует. Ни жены, ни детей. Нет семьи. Негде голову приклонить.

– А где же её похоронили? – только и спросил он.

– Известно где, на хуторском кладбище. Рядом с твоей бабкой и похоронили, – чем-то недовольный, хмуро ответил старик Прохор. – Завтра сам всё увидишь.

Больше Нечаева никто и ни о чём не спрашивал. Вроде как свой, но всё же чужой человек. Случайный, непонятный. Не заслужил ещё доверия, чтобы откровенничать. Старики загомонили о своём, только им знакомом. Нюра так же стояла в красном углу комнаты, горестно подперев ладонью щёку, и не сводила глаз с Егора. А лесоруб пил, не пьянея.

Каждый думал о своём. Старики о прожитом, о жизни быстрой, мимолётной, в которой горести было больше, чем радости. Всего не перечесть. Нюра о том, что ещё молода и красота её цветёт не расцветая. Где на хуторе женихов найдёшь? В станицу ехать надобно, а то и в сам Ростов. Заждалось женское тело, не чувствует постукивания маленькой ножки изнутри, из-под самого сердца. А Егор уже ни о чём не думал. Знал только, что придётся задержаться ему в Безымянном. Круто сложились дела. Принимать тёткино хозяйство надо. Больше некому. Что делать, с чего начать? Так и сидел бы в отупелой обречённости, если бы не дребезжащий фальцетом старушечий голос, затянувший незнакомую ему песню: