Следует помнить, что в Российской империи все делопроизводство, внутренняя официальная переписка, государственные акты и законодательство велись исключительно на русском языке. Отдельные документы, предназначенные для внутреннего и внешнего употребления, как, например, знаменитый екатерининский Наказ Уложенной комиссии, публиковались на русском и других языках, но это довольно редкий случай. Все это говорит о том, что как минимум все чиновничество и офицерство должно было знать русский. К тому надо добавить, что испокон веку даже жалобы и просьбы все сословия подавали только на русском языке.

Напомню также, что создание шеститомного «Словаря русского языка» (1789—1794) проходило вообще под водительством русских дворян во главе с графиней Е. Р. Воронцовой (княгиней Дашковой). Заказу правительства соответствовало также создание учебников русской грамматики (1757, 1802), один из которых был изготовлен Ломоносовым.

Сохранилось характерное свидетельство о друге и покровителе Ломоносова, последнем фаворите императрицы Елизаветы Петровны, И. И. Шувалове: «В разговорах и рассказах он имел речь светлую, быструю, без всяких приголосков. Русский язык его, с красивою отделкою в тонкостях и тонах. Французский он употреблял, где его вводили, и когда по предмету хотел что-то сильное выразить»106.

Удивительно ли, что сам Михаил Васильевич писал в своем труде: «Карл V, римский император, говаривал, что испанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с приятелями, итальянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».

Эти слова знала наизусть вся образованная Россия. И кем как не высокого круга дворянами было организовано общество «Беседа любителей русского слова», возглавлявшееся адмиралом А. С. Шишковым! Правительственные усилия по русификации образованных кругов опирались на дворянскую поддержку.

Но и позже, в эпоху Отечественной войны 1812 года, и далее весьма долгое время (едва ли не до самой революции) дворянство оставалось бесспорным лидером в духовном производстве, в литературе, в частности. Оно не могло бы играть такую роль, не лидируя и во владении русским языком. Не так ли?

Пример дворянского сына Ивана Крылова – живого носителя отборнейшего, лучшего народного языка – высоко взнесенного именно в дворянской литературной среде, поставленного современниками в один ряд с Пушкиным и Грибоедовым, убеждает в этом вполне наглядно. За что же рафинированное общество Петербурга чтило и лелеяло своего любимца Ивана Андреича? А вот именно за то, что благодаря ему все великолепие «живого великорусского языка» (Владимир Даль, который, кстати, был дворянского звания), с самого раннего детства входило в обиход дворянских девочек и мальчиков, учившихся читать по крыловским басням, как в прежние века – по Псалтири. Однако Крылов как литератор сложился-то еще в XVIII веке, и первыми его воспитанниками, для которых он и начал баснотворствовать, были княжеские дети! Факт знаменательный.

А где, у кого брал язык Крылов? У тех же просвирен, в Гостином дворе, на Сенном рынке, в родной Твери? Не только.

Обратим внимание на такую деталь быта, как ямщик, к услугам которого часто прибегали все без исключения представители правящего класса. Мало кто из русских писателей и поэтов обошел вниманием этот феномен: «разливается песнь ямщика», это поистине всепроникающий образ; начнешь цитировать – не остановишься. Ямщик с его птицей-тройкой и особенным пением («что-то слышится родное в долгих песнях ямщика: то разгулье удалое, то сердечная тоска») был близок и дорог любой русской душе, и душе русского дворянина не менее того. Но ведь не по-французски же он пел!