– Ой, Катюша, нет, не надо! Я очень люблю Прохора. Долгие годы ждала, пока он решится на брак, и наконец дождалась, Ермаков повел меня в загс, когда дочке шесть исполнилось. Правда, сделал это под давлением отца, тот приказал ему: «Изволь оформить отношения с Маргаритой. Любе скоро в школу идти, а официально девочка – безотцовщина!» Алексей Константинович внучку обожал. Я прекрасно знаю, каков Прохор, ведь он ни одной юбки не пропустит. Но я его люблю. Люблю страстно, на всю жизнь. Поэтому долго изображала счастливую жену. Застав супруга в постели с соседкой, я бы тихо ушла, прикинулась, что ничего не видела, но рядом стояла Люба. Я ведь забрала девочку пораньше из школы, у нее был день рождения… Ох, не могу на эту тему говорить! Я потребовала развода, мне было так больно, невыносимо. А сейчас стало еще хуже, потому что я поняла: чувство к Прохору не ушло, даже стало сильнее, я мечтаю снова быть рядом с ним. Но первая шаг к примирению сделать не могу. А он не хочет зарыть топор войны. Проше нравится свобода… Единственное, что ему в нашем разрыве неприятно, – это необходимость жить с матерью, поэтому он хочет получить квартиру. Такова правда. Я понимаю, моя страсть к Ермакову – это болезнь, зависимость, как от алкоголя, сигарет, наркотиков. Но ничего поделать с собой не могу. Нет, в полицию не пойду, потому что надеюсь: Прохор попросит прощения и вернется.

Екатерина, не зная, что еще сказать, развела руками. Потом решила дать совет:

– Рита, нельзя позволять поднимать на себя руку. Не хочешь обращаться в отделение – не надо. Припугни Прохора сама.

Маргарита удивилась:

– Как?

– Ты говорила мне, что тебе известна какая-то тайна, вроде она связана с армией и лебедями. Вот и скажи Прохору: «Еще раз замахнешься, и о твоем секрете узнает вся Москва»…

Я молча слушала владелицу «Мезона». С одной стороны, Катя права, нельзя покорно сносить оплеухи, но, с другой стороны, не следует пугать человека раскрытием его тайн. Это дело опасное.

Бонч-Бруевич взяла на колени Тоффи.

– Маргарита растерялась, потом стала выяснять, какую информацию выболтала, находясь в беспамятстве. Узнала, что подробностей мне не сообщила, и давай лгать: «Катюша, никаких секретов нет, я просто впала в истерику и несла чушь, она не имеет смысла». Но я поняла: Марго действительно известно нечто, способное навредить бывшему мужу. Иначе почему она упорно повторяла: «Это глупость. Ты мне веришь? Я не отдавала себе отчет в том, что говорила. Ты мне веришь? Забудь о моей болтовне! Забудь!»

Хозяйка агентства вынула из вазочки конфету и начала разворачивать фантик. Фанди кинулся к ней и поставил передние лапки ей на колени.

– У каждого может случиться нервный срыв, – сказала я.

– Я тоже так подумала, – кивнула Екатерина, – поэтому свернула разговор. А через три дня после визита Прохора в «Мезон» Рита подала заявление об уходе. Я не возражала. Ермакова проработала у меня недолго, но я успела понять, что у нее нет данных для службы в риелторском бизнесе. Расстались мы мирно. Через Эвелину до меня доходили кое-какие сведения о жизни Риты, она вроде открыла магазин детской одежды, а после трагедии с Любой и бывшим мужем – агентство «Стрела Амура». Помнится, я поразилась силе духа Ермаковой – потерять дочь и не сломаться удается не каждой.

– Мне очень хочется поговорить с Надеждой Васильевной. Но, боюсь, она навряд ли станет беседовать с незнакомой женщиной, – предположила я.

– Мать Прохора человек замкнутый, не склонный доверять людям, – согласилась Катя. – Полагаю, пожилая дама вряд ли будет с вами откровенна.