– Да нет, кое-что вспомнилось, – невнятно отреагировал он. – Подождет до следующего раза.

Однако в ту же ночь она приснилась ему снова. Он стоял возле двери ординаторской в коридоре второй травмы Склифа, где проходил интернатуру в две тысячи втором году. Она подошла, встала напротив, заслонив спиной вход в ординаторскую, и уставилась на него фирменным взглядом, который не выражал ничего и одновременно обещал все.

Он мгновенно ее узнал, и удивление в нем смешалось с гневом. Ее вторжение в мир старых институтских воспоминаний казалось наглостью, но она держалась спокойно, словно чувствовала за собой право быть там, где захочет. Он собрался было сказать ей что-то резкое, попросить отойти от двери, задавить авторитетом молодого врача, пристыдить. Вдруг он заметил, что на ней надета только белая ночная рубашка, какие выдают пациентам в западных клиниках. Он понял, что она пациентка отделения, и ему самому стало стыдно. Он протянул к ней руку, не зная зачем, и тут же осознал, что никогда не сможет до нее дотянуться. Она была совсем голая под рубашкой. Прозрачная ткань позволяла в подробностях разглядеть грудь, плоский живот с идеально круглым пупком, ровную смуглую кожу, обтягивавшую выпиравшие гребни подвздошных костей, и темные волосы, узкой полоской уходившие в глубину между ее ногами.

Он пристально смотрел на эти волосы, чувствуя приближение эрекции. По мере того, как кровь приливала к нижней части тела, плечи и голову постепенно охватывал холод. Трупное окоченение, казалось, наконец-то брало свое. Он огляделся, видя все вокруг необыкновенно четко. Стены больничного коридора раздвинулись и оказались выложенными из камня. Дверь, ведущая в ординаторскую, стала массивной двустворчатой конструкцией с тяжелыми резными ручками. Потолок низким сводом навис над головой. Он стоял в крипте средневекового замка, скудно освещенной масляными лампами. Вместо синего хирургического костюма на нем были рыцарские доспехи, сделанные из крупных металлических пластин. Вытянутая вперед правая рука была закована в латную перчатку. Он проследил за движением своих пальцев и снова увидел ее.

Ее больничная рубашка потеряла прозрачность и опустилась до самого пола, скрыв босые ноги и другие детали тела за тяжелыми складками сияющего белого шелка. Глубокий вырез лифа был вышит золотым узором. Дорогая белая ткань плотно облегала ее грудь и плечи и свободно ниспадала с локтей мягкими длинными струями. Ее бедра охватывал пояс, украшенный красными камнями; его длинные концы плетеными косами свисали вниз. Ее темные волосы были распущены. Челки у нее больше не было. Ее высокий лоб пересекал тяжелый золотой обруч, инкрустированный крупным жемчугом, отражавшим скудный свет ламп. Приглядевшись, он увидел, что это корона.

Он был охвачен священным ужасом и при этом испытывал сильнейшее сексуальное возбуждение. Ужас пригвождал его к полу; возбуждение принуждало к действию. Она смотрела на него спокойно, но не равнодушно. Он подался вперед и в следующий момент обнаружил, что стоит перед ней на коленях и, опустив голову, смотрит на золотые мыски ее туфель, яркие треугольники на каменном холодном полу.

Ему не хотелось рассказывать Андреасу сон целиком. Образ женщины был чересчур реалистичным. Ему казалось, будто она уже принадлежит ему, и делом чести было сохранить определенные аспекты отношений с ней втайне. Тем не менее, он упомянул, что снова видел ее во сне и атмосфера сна снова была связана с его студенческими днями.

– Я заинтригован, – сообщил Андреас, распадаясь на пиксели в окне скайпа.