Рахат тупо смотрел на экран и не знал, что делать.

Создавалось впечатление, что черноволосый не заинтересован в спасении клиента.

«Наверное, лет десять назад он был таким же, как Олжас, – мелькнула мысль. – Штаны просиживал. Работал головой».

Не было времени философствовать. Рахат вышел из кабинета и, ускоряя шаг, направился к лифту. Но знакомый кабинет с тяжелой дверью был закрыт.

Рахат навалился на дверь соседнего. За широким столом сидел худой, но розовощекий мужчина с тоскливыми глазами кабинетной крысы.

– Вам кого? – спросил он Рахата.

– Извините… в соседнем кабинете никого нет, а мне…

– Вам кого? – повторила «кабинетная крыса».

– Меня зовут Рахат. Я спасатель. Временно здесь. Только что в космосе умер наш клиент…

– Знаю, – отмахнулась «крыса». – Руководство осуществляет Митякис, и вас…

– Его нет! А данные, которые…

– Молодой человек. Я вам помочь не могу. Митякис минуту назад выехал на объект.

– Но… клиент… данные…

– Молодой человек. Вы спасатель?

– Да, но…

– Так и спасайте.

– Но данные…

– Вас что, в айноу забанили? – спросила «крыса». Глаза смотрели с тоскливой злобой. – Всего доброго.

Рахат понесся к себе. Его не отпускало чувство, что он – герой собственного ночного кошмара.

Вместо сухой, сжатой и подробной информации, которую он был должен получить от тех, кто занимается ее сбором, он искал ее сам. В айноу, гугле и эйке, продираясь через рекламные дебри сеошного мусора.

Через десять минут все же смог собрать, отжать и проанализировать тонны словесной шелухи. Кошмар продолжался: астронавты должны приземлиться через семь дней на спускаемой капсуле. И если в космосе еще можно сохранять тело и мозг, то при спуске… Понятно, какие в капсуле будут условия хранения. Мало того – место приземления лишь «предполагаемое». Где-то в степях родного Казахстана.

«Откуда такое средневековье?» – недоумевал Рахат. Зачем он полетел на эту нелепую Станцию, откуда есть возможность выбраться только на «Аресах»? И почему его угораздило полететь на «Союзе»?

Радовало только то, что посмертный диагноз Хорошеву ставил действительно неплохой врач.

Рахат уточнил кое-какие подробности: цель полета – свертывание Станции и ручной запуск зонда; температуру в капсуле при спуске – чересчур высокую, и время, через которое космонавтов обычно подбирают на Земле, – весьма немалое. Вбил эти и другие скудные данные (как то: время смерти) в программу. Результат: от двадцати четырех до тридцати восьми. Клиент «испортится» так сильно, что после восстановления себя даже не вспомнит. Полный и окончательный провал.

Надежда оставалась только на изученную недавно «К-прогноз».

Тщетная надежда.

«К-прогноз» не смогла выдать какие-либо данные по будущему развитию крионики. Она не знала, смогут ли крионисты улучшить показатели восстановления в течение ближайших десяти лет. Ей вообще было неизвестно будущее крионики.

– Сырье! – воскликнул Рахат. – Баг на баге! Что ты вообще знаешь?

В далеком холодном космосе летело над Землей мертвое тело клиента. Рахат не знал, как отчаянно он боролся за жизнь, но от предчувствия собственного поражения у него сосало под ложечкой. Вспомнились слова Виниченко про виайпи. И закрытый кабинет Митякиса, который ничем не помог.

Рахат встряхнулся, стараясь избавиться от тоскливого отчаяния.

Что в такой ситуации можно придумать?

За семь дней, проведенные в космосе, клиент, конечно, не «испортится». Скорее всего, тело держат в шлюзовой камере, где абсолютный ноль. Мозг, лишенный криопротекторов, конечно, пострадает, но главные неприятности начнутся при спуске и после него.

При спуске.

А если…