Наконец все привезенное перенесли в шалаш. Обнялись на прощание.

Мы с Кобой сели в лодку, сыновья Емельянова взялись за весла. Поплыли. Шалаш исчез во тьме.

Впоследствии Коба сделает этот шалаш одним из храмов коммунизма. На тысячах картин будет изображен одинокий Ильич, пишущий возле него бессмертные сочинения. Другой обитатель шалаша – Зиновьев – исчезнет из жизни и из картин. Не попадет на эти полотна и Емельянов, приютивший Ильича. Шалаш уничтожит потомство старика, поломает его жизнь. Оба его сына, привозившие на лодке еду печальным изгнанникам, слишком много знали о «другом» обитателе. Они получат пули в лагерях Кобы.

Но старику Емельянову рачительный хозяин Коба оставит жизнь (его исключат из партии, отправят в ссылку – и только). Когда же наступит тридцатилетний юбилей эпопеи с шалашом, Коба вернет Емельянова из ссылки. Он сделает старика живым экспонатом при музее…

Юбилей шалаша будут праздновать торжественно. Коба отправит меня наблюдать торжество.

Я увижу тысячную толпу экскурсантов, окруживших нетленный, вечно возобновляемый шалаш. Около него полуслепой, согнутый экспонат – старик Емельянов – медленно говорил заученную речь о великой дружбе великих Вождей:

– Дорогие товарищи, в тысяча девятьсот семнадцатом году в этом шалаше, спасаясь от злобных ищеек Временного правительства, поселился Владимир Ильич Ленин. Великий и мудрый товарищ Сталин спас для Революции великого Ленина. Он привез его сюда и не раз приезжал на лодке навещать товарища Ленина…

Но это все будет потом.

А тогда Коба смотрел во тьму удалявшегося берега. И вдруг озорно, по-мальчишески, сказал:

– А я ведь теперь остался… за вождя! – и прыснул в усы.

И действительно, одни вожди благополучно сидели в тюрьме, другие хоронились здесь, на озере…

А руководителем партии остался… Коба Сталин! Вот так великий шахматист Коба закончил очередную удачную игру.

Теперь Ильич пересылал свои инструкции партии только через него. И следующий съезд партии проводил исполняющий обязанности Вождя Коба.

Перед съездом выяснилось, что из одежды у него есть только ситцевая рубашка и старый лоснящийся, потертый пиджак. Он жил тогда у Аллилуевых. Постаревшая красавица мать Нади сказала решительно:

– В таком виде съезд проводить нельзя. Вы ведь теперь за главного.

Коба не удержался, важно улыбнулся.

Мать вместе с Надей отправились покупать костюм, рубашку и галстук.

Коба в новом костюме на голое тело стоял у зеркала. По обе стороны – Надя с галстуком и мать с рубашкой. И я – напротив, в качестве зрителя.

– Не надену, – твердил Коба. – Не уговаривайте! Может ли большевик носить буржуйскую удавку – галстук? Может ли товарищ Коба Сталин стать буржуем?

Надя чуть не плакала, она сама выбирала галстук.

– Какой же вы тяжелый человек, – вздыхала мать.

И тут Коба сказал:

– Вот если бы придумать что-нибудь военное. Ведь мы начали великий поход. Поход за мировой Революцией… Сапоги и френч – вот что надо!

– Ну это нетрудно, – обрадовалась мать Нади. – Мы вставим бортики у горла, выйдет наподобие френча Керенского.

Уже через день Коба стоял у зеркала в полувоенном френче и сапогах. И, глядя в зеркало, произносил речь:

– Мы выступили в поход – уничтожить старый мир. И создать новое небо и новые берега. Как учит нас товарищ Христос, «Я победил этот мир»…

Надя хлопала в ладоши. Она смотрела на него блестящими глазами-вишнями. Как горели ее счастливые глаза! Они потом исчезнут навсегда с ее лица.

Итак, у него было короткое имя, столь удобное для криков толпы – Сталин. И полувоенный костюм Вождя, с которым можно делать Историю.