Улицу в Кремле, где они жили, назвали Коммунистической.

В квартирах вождей стояла великолепная мебель прежних владельцев – тех, кто сбежал за границу или (куда чаще) уже лежал в могиле.

Когда я шел к Кобе, встретил Бонч-Бруевича. Он пригласил меня к себе на чашку чая. От чая в те голодные годы не отказывались. В его кабинете стояло великолепное бюро карельской березы со множеством потайных ящичков. Бонч был известный специалист по русскому сектантству и большой почитатель Распутина, о чем после революции он предпочел забыть. Он радостно показал мне Евангелие XVII века, которое обнаружил в секретере. Как и положено в те голодные годы, Евангелие произвело на меня куда меньшее впечатление, чем чай с редким тогда куском сахара и еще более редким бутербродом – белый хлеб с маслом и настоящей колбасой, «как при царе».

…Чай Бонча я вспоминал потом долго. У Кобы чая не водилось.

Тот сидел один, мрачный. С женой Надей он поругался. Выглядел ужасно: осунувшийся, с землистого цвета лицом…

И квартира не лучше – продавленный диван, убогая мебель.

Я поинтересовался:

– Кто здесь жил прежде?

Он понял, усмехнувшись, ответил:

– Не знаю. Но вся эта господская роскошь мне ни к чему!

(Его жена Надя потом поведала мне: квартира была обставлена прекрасной мебелью, но накануне, войдя в нее, Коба мрачно спросил:

– Я все думаю, зачем здесь стоит буржуйское великолепие? – И пнул сапогом огромное зеркало в гостиной.

Оно упало и разбилось. Она сказала:

– Это плохо… дурная примета. К смерти.

Он не ответил и велел отправить «буржуйское великолепие» на помойку! Когда туда вынесли так нравившиеся ей бронзовые каминные часы и всю дворцовую мебель – знаменитый ампир XIX века, Надя ушла к родителям.

Как я слышал потом, мебель эту тотчас подобрала заведовавшая кремлевскими музеями жена Троцкого. Ей и принадлежит авторство шутки, быстро ставшей популярной: «Он не понимает, что такое стиль ампир. Ему куда ближе наш революционный стиль вампир!» Но ни она, ни Надя не поняли того, что понял мой умный друг: партийная масса мрачно следила за быстрым вхождением своих вождей в барскую жизнь.)

Я сказал:

– Плохо выглядишь. Не болен?

– Работы много… Что у тебя? Только кратко.

Я изложил. Он моментально написал резолюцию: «Выдать всю сумму».

После чего я сообщил:

– Все мои добровольные агенты – немецкие коммунисты – очень встревожены. Говорят, у нас принята какая-то секретная резолюция, покончившая с партийной демократией?

– Принята резолюция, запрещающая фракции и фракционную деятельность внутри партии. Будем карать за нее, гнать из партии.

– Подожди, но как же теперь с «другими мнениями»?

– Их не будет, – сказал он насмешливо.

– Но это невозможно для демократической партии.

– Ильич сделал резолюцию секретной. Публично мы все обязаны ее отрицать… Но в секрете нам предстоит обустроить свой дом. Никакой мировой Революции в ближайшее время не предвидится. Мы остались одинокой крепостью внутри чужого, враждебного мира. И мы должны заботиться о безопасности в этой крепости. Потому о мировой Революции забудь! Денег на нее я тебе больше не дам. Нынче нашей главной, точнее, единственной целью является безопасность Республики. В первую очередь – от эмиграции. У вас теперь новые задачи: разложение эмиграции, вербовка агентов среди эмигрантов и, наконец, физическое уничтожение главных вождей. Главным местом действий твоей агентуры должны стать города, где имеются скопления эмигрантов, – Париж, Берлин, Стамбул.

Обо всех своих действиях ты будешь докладывать лично мне. И только после этого непосредственному начальству – в ЧК. Им станешь передавать лишь ту информацию, которую я тебе разрешу передавать. Это не мое пожелание. Это приказ Ильича. В ближайшее время в партии появится новая должность – генерального секретаря партии. При нем будет работать разведывательное подразделение с очень широкими функциями…