– Сергей Филатов?

– Да. Только я тогда не знал, как его звать… Я поздоровался и спросил, кто последний. Мне ответили, что последних здесь нет и что надо дождаться анкет, которые по правилам поступающие на работу заполняют перед собеседованием. Вот… Следом за мной зашел пожилой седоволосый мужчина. Спросил, где принимают на работу шофером. Сел возле двери и больше, кажется, не проронил ни слова… Следом за ним пришла Катя. Я подошел к ней, познакомился, а потом… А потом в приемную вошла Лариса Георгиевна. Ты бы видел ее в тот момент! – Романов привстал со стула. – Стройная, как топ-модель, хрупкая, как…

– Дальше что? – перебил Рябушкин.

– Это всё! – Романов сел на место. – Вернее, все… Почти одновременно с Ларисой Георгиевной из кабинета вышел кадровик, или как там, не знаю, у них называется эта должность, и вынес пустые бланки анкет.

Подняв голову, Романов вопросительно посмотрел на Рябушкина. Спросил: надо ли продолжать.

Не дождавшись ответа, согласно кивнул. Подвинул поближе пустую рюмку и, не отводя от нее пристального взгляда, принялся рассказать о том, что они делали, о чем говорили, как заполняли анкеты. Подробно остановился на небольшой ссоре из-за авторучки между Черноусовым и Миллером, вскользь упомянул о человеке, судя по растерянному виду, заглянувшему не в ту дверь, и дальше стал перечислять тех, кто, в какой последовательности, заходил на собеседование.

– А что за человек заглянул к вам? – спросил Рябушкин. – Что он сказал? Как вел себя? Как выглядел?

Романов задумчиво пожал плечами.

– Ничего не сказал. У него в руках, помню, была газета. Он вошел, оторвал от газеты глаза и когда увидел, что ошибся дверью, тут же вышел. А выглядел он обыкновенно: среднего роста, среднего телосложения, среднего возраста… Всё среднее.

– Понятно, – вздохнул Рябушкин. – А чем закончилась ссора между Черноусовым и Миллером?

– Ничем. Миллер забрал у Черноусова свою ручку и больше, насколько я помню, с ним не общался. Как, впрочем, и Черноусов с ним.

– Да… прямо скажем, не густо… Давай, дальше!

– Дальше я мило поговорил с Ларисой Георгиевной. Потом вызвали ее, потом Егорову, потом меня, потом я пособеседовался и через три минуты отправился домой… Или в магазин, не помню уже.

– А как же твоя Лариса Георгиевна?

– Никак. Она ушла сразу, как только вышла.

– Понятно, – протянул Рябушкин. – А ну-ка, расскажи мне обо всем подробнее, – попросил он. – Только, пожалуйста, конкретнее, без всяких там метафор; как на докладе: сухо и ясно!

Согласно кивнув, Романов взял бутылку со стола. Прищурил глаз и, стараясь не пролить на скатерть, аккуратно наполнил рюмки.

Рассказ вышел долгим. Начав с описания внешности Ларисы Георгиевны, предполагаемых душевных качеств, характера, Романов выказал, между делом, свое отношение к спутницам поэтов, и незаметно, слово за слово, перевел разговор на тему падения нравов в современном мире.

Несмотря на то, что Романов говорил много, всё сказанное им можно было уместить в одну фразу: «Во всех неприятностях виноваты женщины». Решив развить эту тему, он подробно рассказывал историю любви Пушкина к Наталье Гончаровой, которую в качестве примера приводил каждый раз, когда хотел показать, до каких бед доводит поэтов любовь к ветреным красавицам.

К этому времени Рябушкин и думать забыл о поставленной перед ним задаче – искать в словах Романова убийцу. Широко раскрытыми глазами он неотрывно смотрел на рассказчика и, внимая каждому его слову, до последней секунды надеялся на то, что роковая для поэта дуэль не состоится, а Наталья, чей экипаж встретился Пушкину на дворцовой набережной, когда тот вместе с Данзасом направлялся на Черную речку, увидит своего мужа и остановит его.