Эта особенность католицизма отражена Достоевским в образе Великого инквизитора, подпавшего под тот же соблазн непогрешимой гордыни и земной власти над телом и душой паствы, что и иудейские первосвященники. При всей видимости сохранения церковных структур и имени Христа – это была серьезная победа сатаны, увлекшего огромную часть христианского мира на использование нехристианских средств в достижении целей христианизации. А такими средствами остановить «тайну беззакония» было невозможно.

После откола Запада от Православия, не встречая там должного духовного сопротивления, «тайна беззакония» стала все шире распространяться в разных сферах жизни. Следующими ее заметными «прогрессивными» достижениями стали Возрождение (возрождение языческих идеалов), Реформация (иудаизация христианства) и Просвещение (замена Бога самодостаточным гуманизмом-человечизмом), что вылилось в демократические революции по устранению остаточных удерживающих сил на Западе: монархий и католической церкви.

В отличие от Возрождения и Просвещения, создавших свою безбожную культурно-научную среду, Реформация замаскировала свой отрыв значительной части христиан от католической церкви «борьбой за ее очищение». Оправданно отталкиваясь от накопившихся грехов католицизма, протестанты не вернулись к спасительной истине Православия, а отказались от понятия Церкви вообще, что произошло под сильным влиянием евреев (это признают многие еврейские историки, включая авторитетного Г. Греца: «Евреи видели в этом восстании Лютера против папства падение христианского учения и триумф иудаизма»[15]). Были отброшены нравственные запреты «старого» христианского мира, ограничивавшие эгоизм и стяжательство; более того: эти пороки получили религиозную санкцию (соответствующую приведенным выше цитатам Аттали), а под аскетизмом стали понимать упорство в стяжании земных благ.

Отвергнув прямое предостережение Христа («удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» – Мф. 19:24), реформаторские секты наподобие пуританства и кальвинизма переняли даже иудейское толкование богатства как «богоизбранности». Эти секты сделали себе «бога», равнодушного к добру и злу (как у каббалистов), но неравнодушного к богатству и заранее предопределяющего этим критерием посмертную судьбу человека вопреки его свободе воли и независимо от его личных духовных усилий: богатых – к спасению, бедных – к погибели. Трудно сказать, что было менее кощунственным: неверие «просвещенцев» в Бога или такое приписывание всеблагому Богу столь жестокого замысла: незаслуженно обрекать человека во власть сил зла. Здесь явно произошла подмена Бога – еврейским «богом», отвоевавшим себе обширный плацдарм внутри христианского Запада.

Так в Европе закончилось христианское Средневековье и зародился новый хозяйственный уклад: капитализм. Он был не столько следствием накопления капиталов, сколько торжеством иудейского духа в экономике (что доказали классические исследования М. Вебера и В. Зомбарта).

Следующей преградой, которую предстояло устранить «тайне беззакония», были европейские монархии. Хотя они давно утратили верное представление о правильной государственности, все же они, особенно в католических странах, сохранили много христианских «предрассудков» и препятствовали стремлению богатого слоя иметь больше политической власти. Опираясь на это стремление, иудейским банкирам удалось создать внутри правящего слоя христианских государств свою тайную элитарную группу влияния – масонство, которое превратилось в революционное орудие по свержению монархий, установлению выборной «власти народа», отделению церкви от государства, предоставлению равноправия антихристианскому иудаизму. Это было достигнуто в XVII–XIX веках в результате так называемых буржуазных революций.