– Ок. И про платье и всю положенную хрень к нему не забудь. Но ты, или кто там, кому ты скажешь, отвечает на все мои вопросы. Я жила совсем в другом всём, сечёшь, нет? В другом доме, ела другую еду, носила не эту вот маскарадную херомантию, как у вас тут, а нормальную удобную одежду. И в жизни у нас всё было устроено по-другому.

– Это разумное требование, госпожа Анжелика.

– И ещё. А если откажусь – ну, быть этой вашей девицей де Безье?

– Вы умрёте, – быстро ответил Анри.

Вот ещё, слушать капризы этой невыносимой девицы!

Она помолчала немного, потом кивнула.

– Ок. Уговорились. Я буду Анжеликой де Безье. Давай руку.

– Что? – не понял Анри.

– Руку, говорю, давай.

Он протянул ей правую руку, она взяла своей правой рукой. Ладонь у неё была твёрдая, ничуть не похожая на мягкую ладошку той, покойной Анжелики.

– И что теперь?

– А теперь разбей, – кивнула Орельену.

Тот не понял сначала, но потом догадался, что она от него хочет, и разбил их рукопожатие ребром ладони.

– Что за странный обычай? – поднял брови Анри.

– Так делают, когда что-то важное, – сообщила Анжелика.

– Хорошо. Но вы должны следить за собой, начиная с сегодняшнего дня. Я допускаю, что вы могли быть привычны к более вольному содержанию, чем то приличествует благородной девице. Но теперь ни у кого даже и мысли не должно возникнуть, что вы способны не только вольно разговаривать, но и утратить целомудрие.

– Что? – вытаращилась на него девица, а потом как захохочет!

– Что с вами? – холодно поинтересовался Анри.

– А губу закатать не хочешь? Целомудрие! Три раза! Да я давно не девственница.

Что? Анри подозревал, что вытаращенными глазами и разинутым ртом похож на выброшенную на берег рыбу, но не мог поделать с собой решительно ничего. Она – не – девственница?

– Ты б сразу сказал, что девственница нужна, я б домой пошла, – сообщила она.

Тьфу. Антуанетта смотрит в полном ужасе, Жан-Филипп и Орельен хохочут не хуже этой девки, служанка Жакетта стоит у двери и прикрыла глаза.

– Благодарю вас за компанию, госпожа Анжелика, – и это было всё, на что он оказался способен, прежде чем встать и выбежать наружу.

И даже не посмотрел, пошли за ним друзья или нет.

Лика дождалась, пока гости отвалят восвояси, а слуги уберут со стола. Осталась Жакетта, но её никуда не денешь, и Антуанетта, она тут, похоже, тоже вместо мебели. Жакетта попросила позвать сюда портного – потому что надо подгонять весь гардероб. Да, именно что весь – у них тут всё должно сидеть, как влитое, не болтаться и не сваливаться. То есть разожраться можно, затянут, а похудеть – нельзя.

Пока девчонка ходила, тётка – ну, хочет быть тёткой – пусть будет, но тётка из неё никакая – начала выполнять задание сверху, то есть рассказывать об этикете. И это оказалась та ещё херня!

Одной никуда не ходить. Наедине с мужчинами не оставаться. Лика уточнила – даже с женихом? Антуанетта подумала и сказала – с женихом можно. Голоса ни на кого не повышать. Смотреть в пол. Позволять мужчинам за тобой ухаживать – открывать двери, подавать предметы. Если что-то упало – не бросаться поднимать самой, а попросить. Не говорить пошлостей, двусмысленностей и грубостей. И никаких пошлых и грубых шуток. Научиться вышивать – это полезно. И вообще, благородная дама может вышивать, читать книги, слагать стихи, заниматься музыкой, танцевать, прогуливаться в компании камеристки или компаньонки, выезжать верхом с охраной. И ко всем на «вы», иначе трындец, всё, уже не благородная дама.

– Вы умеете танцевать? – спросила Антуанетта.

– А кто не умеет-то? – не поняла Лика. – Только в этом вот, – она показала на серое платье, в которое её обрядила Жакетта, – не потанцуешь особо, в нём ни согнуться и ни повернуться.