Видимо, госпожа Каррер, которая помогала Анжелике раздевать герцогиню де Модрибур, тоже пребывала в замешательстве от божественного тела попечительницы. Анжелика услышала, как та что-то невнятно бормочет, покачивая головой в ла-рошельском чепце.

Однако и она, и госпожа де Пейрак, будучи дамами Нового Света, привычными к самым неожиданным ситуациям, хранили молчание. За последние несколько дней они всякого повидали! Невозможно все время поражаться и воздевать руки к небу. Глядя на одежду жертвы кораблекрушения, ее юбку из желтого атласа, зеленовато-синее верхнее платье, красный шейный платок и лазоревый лиф, госпожа Каррер только позволила себе прошептать:

– Вы только гляньте на ее оперение! Не женщина, а настоящий попугай.

– Быть может, это новая парижская мода? – предположила Анжелика. – Госпожа де Монтеспан, царившая там, когда я оставила двор, обожала яркие цвета.

– Возможно, но для деловой дамы, каковой, как говорят, она является…

Юбки и верхнее платье были порваны и испачканы. Госпожа Каррер унесла их, чтобы выстирать и починить.

Ярко-алое пятно брошенных на пол возле кровати красных чулок с золотыми стрелками привлекло внимание котенка. Спрыгнув с колен Анжелики, он присмотрелся к подозрительной вещи и по-хозяйски свернулся на ней клубком.

– Ну уж нет, миленький, тебе тут лежать нельзя, – запротестовала Анжелика.

Она снова опустилась на колени рядом с котенком, и ей с трудом удалось внушить ему, что нежное шелковое ложе не предназначено для больного зверька с сероватой шерсткой. Наконец, когда она, взяв котенка на руки, пристроила его на уголке стеганого одеяла, он смирился с заменой, глядя на нее своими раскосыми полузакрытыми глазками и словно говоря: «Раз уж ты заботишься обо мне, осознаешь мое значение и переживаешь за меня, я не стану претендовать на эти красные чулки».

Анжелика подняла изящную вещицу с пола и мечтательно погладила шелковистую ткань…

– Я купила их в Париже, – послышалось в опочивальне, – у галантерейщика Бернена. Вы знаете галантерейную лавку Бернена, в галерее дворца?

Герцогиня де Модрибур очнулась и, опершись на локоть, уже некоторое время наблюдала за Анжеликой.

Обернувшись на звук ее голоса, Анжелика, как тогда, на берегу, испытала потрясение от поразительного взгляда попечительницы.

«Каким очарованием обладает этот взгляд», – думала она, подходя к кровати.

Темные зрачки как будто поглощали цвет лилейного и почти девичьего лица и придавали ему оттенок какой-то трагической зрелости, какая бывает у слишком серьезных детей, рано повзрослевших от страданий.

Но это впечатление очень быстро прошло.

Когда Анжелика склонилась над герцогиней, выражение лица у той уже изменилось. Глаза излучали мягкий, спокойный свет – казалось, она с приязнью разглядывает графиню де Пейрак, – а на ее губах заиграла приветливая светская улыбка.

– Как вы себя чувствуете, сударыня? – спросила Анжелика, присаживаясь у изголовья постели.

Взяв покоящуюся на простыне руку, она нашла ее прохладной, без признаков горячки. Однако жилка на тонком запястье трепетала чересчур быстро.

– Вы любовались моими чулками, – заметила госпожа де Модрибур. – Они великолепны, не правда ли?

Ее певучий голос казался немного неестественным.

– Шелк в них переплетается с шерстью афганской козы и золотыми нитями, – пояснила она. – Вот почему они такие нежные и блестящие.

– Это и вправду прелестная и очень элегантная вещица, – согласилась Анжелика. – Когда-то я была знакома с господином Берненом, он достойно поддерживает свою репутацию.

– У меня еще есть надушенные амброй гренобльские перчатки, – поспешно добавила герцогиня. – Да где же они? Мне бы хотелось показать их вам…