Рассказ «Спать хочется», несмотря на краткость, чрезвычайно богат интертекстуальными связями. В первую очередь, он относится к богатой традиции сюжета о девушке, невольно оказавшейся в ситуации, в которой она не видит другого выхода, кроме как убить ребенка. Самый знаменитый пример такого текста находится, конечно же, в финале первой части трагедии Й.В. Гете «Фауст». В рассказе «Спать хочется» реалистично описаны нарушение личности девушки и перемещение цели[169], т. к. ее «врагом» могут являться скорее хозяева, но не их ребенок, и за краткий сон Варьку ожидает длительное наказание. Но весьма необычно и вне перспективы реализма то, что Варька убивает не своего новорожденного ребенка (например, традиционного мотива позора от внебрачной беременности здесь нет), а чужого ребенка в более поздний момент. Это показывает в очередной раз (наряду с рассказами, изученными в первой главе настоящего исследования), что Чехов, хотя и реалистично описывает медицинские и социальные явления, реалистом в строгом художественном смысле не является.

Помимо того, в тексте присутствуют многочисленные аллюзии на русские народные верования. Принято считать, что колыбель – защищенное место, если колыбельную песню поет мать; здесь же поет нянька, что указывает на беду. О ней и говорит сама хозяйка, когда подозревает, что ребенок совсем не может спать и все время кричит, потому что его «сглазили» (7, 10). Тематика смерти присутствует также в связи с тем, что Варька воображает ворон и сорок, т. к. «в славянской мифологии птицы семейства вороновых считались нечистыми, зловещими, наделенными дьявольской природой и предсказывающими скорую смерть»[170].

Рассказ также намекает и на библейскую и христианскую символику: зеленый цвет лампадки перед образами символизирует надежду; однако Варька видит не сам свет, а только пятно. Помимо того, зеленый цвет в православии связан с праздником Троицы, когда поминают усопших, что Варька и делает, думая об отце[171]. Таким образом, надежда присутствует в рассказе, но косвенно; тематика же смерти подчеркивается в очередной раз. Гибель ребенка в колыбели напоминает библейские рассказы о Фараоне и Ироде, убивших детей ради собственного спокойствия.

Таким образом, в рассказе человек представлен как социальное существо. Подчеркивается, что несправедливость и разделение социума на хозяев и слуг ведет к беде, по крайней мере, в данном случае. В этом заключается жесткая полемичность рассказа, основанная на реалистическом представлении психопатологии лишения сна. В то же время тематика «ложного представления» Варьки о ребенке как о своем враге способствует тому, что реализм перерастает в гносеологическую тематику, из-за чего возникает вопрос, может ли человек познать правду. А в связи с этим реалистическая полемика ставится под сомнение.

Чехов в своих письмах говорит о том, что в рассказе «Княгиня» (1889) присутствует новый для него «протестующий тон» (П. 3, 73). Анализ разных художественных уровней рассказа покажет, насколько данный тон создает жесткую полемику. При этом особую роль снова играет разграничение и взаимоотношение между позициями рассказчика и героев и, в связи с этим, вопрос о том, в чем же заключается авторская позиция.

В рассказе упоминаются важные события из жизни главных героев: замужество княгини и ее развод (7, 236), увольнение врача с работы в ее имении (7, 241), но все они относятся только к предыстории произведения. Что касается настоящего, здесь Чехов использует прием, который присутствует также в повести «Огни»: как «проповедь» Ананьева совершенно неэффективна